"Александр Яшин. Вместе с Пришвиным" - читать интересную книгу автора

ЖИТЕЙСКИЕ БУРИ

Был я близок с одним очень видным, ныне уже покойным писателем. Старик
стоял вроде бы в стороне от "житейских бурь" и мелкой борьбы писательских
самолюбий, ему принадлежало будущее - он это знал, и все-таки много лет
мечтал, как прочие смертные, о государственной премии. Втихую мечтал.
Поначалу это казалось странным. Но если задуматься, подойти ко всему
по-человечески - ничего в этом странного не было. Старик жил не в
безвоздушном пространстве, он любил свою страну, почему же было не мечтать и
ему о тех знаках внимания, которые оказывались другим от имени народа.
Почему одни получают высокие юбилейные награды, другие, не менее достойные,
не получают ничего, либо получают не то, чего они заслуживают в ряду других?
Я решил "хлопотать" за старого писателя перед Фадеевым. Возможно, это
выглядело наивным.
Александр Александрович тоже удивился поначалу:
- Неужели он этого хочет? - засмеялся он.
- Читатели этого хотят. Вы должны этого хотеть. Я этого хочу.
- Вы разбираетесь хоть немного в литературной политике?
- А вы читали его последнюю повесть?
- Читал.
Фадеев читал бесконечно много. О каком бы новом произведении с ним ни
заговорили, оказывалось, что он его уже читал, чаще всего - в рукописи.
- Это же очень светлое, солнечное произведение!
- Согласен.
- И - там люди, большая любовь к людям.
- Согласен.
-- Так в чем же дело? От этого будет только выигрыш.
Фадеев опять засмеялся. На этот раз, кажется, уже надо мной.
- Вот будет президиум - выступите. А я не всемогущий.
Я выступал на президиуме. Ничего из этого не получилось. Почему не
получилось - до сих пор не могу понять.
И до сих пор считаю ошибкой, что не осуществилась маленькая затаенная
мечта большого русского художника.
Должно быть, я действительно уже и тогда ничего не понимал в
литературной политике.
А порой мне кажется, что сам Фадеев теперь отнесся бы ко всему
совершенно по-иному.

[1961}

ТЮЛЕВАЯ ЗАНАВЕСКА

Что поделаешь, я не знал Пришвина молодым. Ни разу не ездили мы с ним
на охоту, не коротали ночи у костра, не путешествовали вместе по белозерским
лесам. Обо всем этом мы могли только разговаривать. А я все мечтал, что это
еще будет, что все еще впереди. Однажды Михаил Михайлович показал мне свое
трехствольное ружье - бокфлинт: два ствола дробовых двадцатого калибра, один
нарезной для пули. Показывал и хвалился его удивительной легкостью.
- Для меня,- говорил он,- охота давно уже приобрела чисто спортивный