"Лев Иванович Яшин. Записки вратаря " - читать интересную книгу автора

стоял в строю своих нескладных сверстников у кромки футбольного поля. Как
состоялось мое посвящение во вратарский сан, вам уже известно. Не знаю, как
к другим его "крестникам", но по отношению ко мне у Чечерова, которого мы
все любили и, хоть был он не стар, называли "дядя Володя", оказалась легкая
рука.
Играл и тренировался я ежевечерне. Наши окна выходили на стадион, и я,
умывшись и переодевшись, выскакивал на поле прямо из комнаты.
Немало порвали мы собственных тапок, истрепали трусов и маек, пока
выдали нам казенное обмундирование. Еще позже дали бутсы. Сперва большие,
разношенные, разбитые игроками взрослой команды и за ненадобностью
списанные, а уж потом - поменьше и поновее. О том, как ложится на ногу или
замирает в твоих объятиях новенький абсолютно круглый, нештопаный мяч, мы
тоже довольно долго не знали. Таких мячей было в клубе два, и выдавали их
только взрослым, да и то не на тренировки, а на игры. Мы же пробавлялись
старенькими, с латанными-перелатанными покрышками, отчего камеры то и дело
лопались.
Каждая неделя кончалась для нас праздником - игровым днем. Утром мы
собирались с чемоданчиками у заводской проходной, садились в открытый кузов
полуторки и отправлялись на городской стадион. Предстояла очередная встреча
на первенство Тушина.
На стадион я входил уже не с одним, а с двумя чемоданчиками. Второй
принадлежал Алексею Гусеву - вратарю взрослой команды. Носить его вслед за
хозяином была моя обязанность, непременная и приятная. Раз тебе сам главный
вратарь завода доверил свой чемодан - значит, ты уже чего-то стоишь!
Сначала играли мы, юноши, а Гусев стоял за моей спиной и прямо здесь
же, как мог, учил уму-разуму. Вслед за юношескими на поле выходили мужские
команды, и тогда мы менялись местами: Гусев вставал в ворота я занимал место
по другую сторону сетки.
Моя жизнь складывалась безоблачно, и время летело незаметно. Работа,
учение, футбол, хоккей (в него я играл не в воротах, в нападении) - всюду
дело клеилось. Одолел семилетку. В свои неполные восемнадцать лет был уже и
слесарем, и строгальщиком, и шлифовальщиком, имел приличный рабочий стаж и
правительственную награду - медаль "За доблестный труд в Великой
Отечественной войне".
А потом накопившаяся за годы усталость начала давать о себе знать.
Что-то во мне вдруг надломилось. Никогда не слыл я человеком с тяжелым или
вздорным нравом. А тут ходил какой-то весь издерганный, все меня на работе и
дома стало раздражать, мог вспыхнуть по любому пустяку. После одной такой
вспышки я собрал свои вещички, хлопнул дверью и ушел из дому. Ходить на
завод тоже перестал.
Как назвать мое тогдашнее состояние? Хандра? Депрессия? Не знаю. Знаю
только, что посетило оно меня единственный раз в жизни и достигло в этот
единственный раз таких размеров, что справиться с ним я долго не мог. Ничего
не ощущал, кроме опустошенности.
Положение становилось с каждым днем все безвыходнее. По всем законам я
был не кто иной, как прогульщик, и на меня распространялись соответствующие
указы об уголовной ответственности. Надо было что-то делать. Но что?
Выручил меня советом кто-то из игроков взрослой нашей команды:
- Надо тебе идти добровольцем на военную службу. За это многое тебе
может проститься. Да и дисциплина воинская сейчас для тебя - спасение.