"Валерий Язвицкий. Иван III?- государь всея Руси (Исторический роман в 5 книгах, кн.4, 5)" - читать интересную книгу автора

голову, и стал сразу он как бы малым дитем, вздохнул глубоко и прерывисто,
словно наплакался вдоволь. Успокоился сразу и заговорил с тихой печалью:
- Все три мя любили, а последняя больше двух первых. Истинной женой
мне была, да не может вот княгиней стать, займет ее место царевна чужой
земли, и сама мне совсем чужая...
- А ты не кручинься, Иванушка, - ласково заговорила государыня. - Бог
поможет, забудешь с годами любу свою, а с царевной-то, Бог даст,
стерпится-слюбится...
Иван встал из-за стола и, пройдясь вдоль покоя, молвил матери:
- От ласки твоей, матушка, легче сердцу моему, и силы душевной у меня
прибыло. Поборю яз собя, может, забуду и любу свою, токмо вот радостей сих
на земле мне никогда уж больше не ведать...


Среди ночи проснулся Иван Васильевич, чувствуя, как горячие струйки
бегут по его щеке и шее. Открыл глаза и при свете лампад увидел: Дарьюшка,
припав к нему, лежит неподвижно... Молча погладил он ее волосы и мокрые от
слез щеки, но она не шевельнулась, словно застыла, и вдруг всей душой
своей и всем телом он почувствовал разлуку навсегда. Жадно обнял ее,
целует...
- Последняя ты моя радость земная, - шепчет, задыхаясь от горя, -
последняя моя любовь...
А она, вся обессилев, сникла ему на грудь, словно умерла от горького
счастья. Замер как-то весь и сам Иван Васильевич в безмерной горести, но
слышит шепот ее тихий:
- Мне, Иванушка, радости от трех сих годочков на всю жизнь хватит, и
на том свете их не забуду...
Ничего сказать ей не может Иван Васильевич и только жадно обнимает,
со слезами целует ее.
- Без тобя, Иванушка, - шепчет она, - будто спокойно совсем, - нет
мне более жизни в миру, нет мне более мирских радостей. В монастыре-то
буду токмо Бога молить за грех наш с тобой...
И вдруг плечи ее задрожали, и зарыдала она, и снова тоска и боль
охватили Ивана Васильевича. Сливаются они в прощальных объятьях и ласках,
и не помнит он, как забылся в усталой дреме.
Но вот сон сразу отлетел от Ивана Васильевича. Рассветом белеют уж
окна, но не может понять он, почему боль и тоска в его сердце, где он и
что кругом его творится...
У постели стоит одетая совсем Дарьюшка. Бледная, будто из белого
воска лицо ее - словно она мертвая из гроба встала. Замутилось все в
мыслях Ивана от муки нестерпимой...
- И ты умираешь, - беззвучно шепчут его губы, - и ты...
Вскочил он с постели, пал на колени, обнял Дарьюшкины ноги, приник к
ним лицом и целует платье ее.
- Прости мя, Дарьюшка, прости, свет мой, - хриплым, прерывистым
голосом говорит он. - Слуга яз государству, а оно мою душу съедает!
Счастье мое съедает!
С испугом и радостью Дарьюшка охватила руками его голову.
- Что ты, Иванушка, что ты, - склонившись, шепчет она, - государь
ведь ты! Женке купецкой земно кланяешься! Встань, Иванушка мой! Светает