"Ив Жего, Дени Лепе. 1661 " - читать интересную книгу автора

Габриель, - повторил сторож, плеснув себе еще водки.
Удостоверившись, что со стариком все в порядке, юноша стал обдумывать
случившееся. Выходит, людишки искали те самые бумаги, что он нашел, но не
смог прочесть, потому как они были зашифрованы. То, что в театр нагрянула
полиция кардинала, а следом за нею двое таинственных налетчиков, не сулило
ему ничего доброго.
"Главное, никому ни слова, - решил он. - Еще бы, я не отдам бумаги даже
самому дьяволу, попроси он меня об этом, пока сам не разгадаю их тайну и не
узнаю, как подпись моего отца оказалась в руках кардинала!"
- Что загрустил, о чем задумался, миленький ты мой? - спросила Жюли,
взяв Габриеля за руку.
- Отца вспомнил...
- Своего, родного? Я думала, он у тебя давно умер.
- Я тоже так думал, - ответил Габриель, обняв ее, прежде чем поспешить
в большой зал, где собиралась труппа.

17
Дворец Фонтенбло - четверг 17 февраля, четыре часа пополудни

- Король!
Шурша тканями нарядов, придворные, теснившиеся посреди зала приемов
дворца Фонтенбло, склонились в почтительно-приветственном поклоне:
кавалеры - сняв шляпы, дамы - преклонив колено под широкими, веерообразными
платьями. Медленной поступью король шествовал через притихший зал и
улыбался, не адресуя улыбку никому конкретно, даже своей супруге королеве,
старавшейся держаться с ним рядом. Бледная, хрупкая с виду, маленькая
испанская принцесса, ставшая полгода назад волею высших сил королевой
Франции, с тревогой соблюдала странный этикет, соответствовавший не менее
странному языку, ни обманчивой простоты, ни причудливых оборотов которого
она не понимала. Августейшая чета подошла к трону, и мановением руки король
подал присутствующим знак подняться. Затем он обратил вопрошающий взгляд на
своего секретаря, державшего в руках список почетных гостей. Первым вперед
вышел чей-то посол, вручил верительные грамоты выступившему навстречу ему
Лионну, и тот передал бумаги королю. Людовик с застывшей улыбкой выслушал
официальное послание, которое с сильным акцентом зачитал посол одной
североевропейской страны. Мысленно король был, однако, далеко и от этого
зала, и от этих лиц, слишком хорошо знакомых и слишком подозрительных. Он
снова мчался галопом через версальский лес, пировал и блистал на рыцарских
ристалищах, которые так любил: они были невообразимо далеки от настоящей
гражданской войны со всеми ее ужасами. Не в силах избавиться от навязчивых
мыслей, Людовик даже перестал улыбаться, и королева с тревогой подумала: не
из-за нее ли огорчился король, не допустила ли она какой-нибудь серьезной
промашки. А какой-то отец, выступивший вперед с намерением официально
представить двору свою дочь, решил, будто пробил для него час немилости. Но
вот через зал словно пролетела голубка. У всех перехватило дыхание.
Очнувшись, король чуть заметно улыбнулся, кивнул - и церемониальная
обстановка тотчас разрядилась.
- Мадемуазель д'Эпернуа! Мадемуазель де Люин!..
Названные особы шествовали по залу с привычно чопорными и испуганными
лицами. "Все тот же смиренный вид и все такой же неприглядный", - подумал