"Зое Дженни. Комната из цветочной пыльцы " - читать интересную книгу автора

Люси, в дрожащем мареве я увидела только ее черный силуэт, зияющую дыру.
Ночью мое сердце, как запертый в клетке зверь, рвалось из груди,
стянутой простыней, насквозь пропитавшейся потом, который так обильно лился
из тела, словно в его недрах горело безжалостное солнце.
Ни одна бабочка не осталась в живых, они все упали в водопад. Дорога в
деревню залита полуденным солнцем. Раскаленный воздух дрожит над асфальтом.
Неожиданно мной овладевает безумное желание рассказать Люси об истории с
бабочками; я несусь домой, поднимаюсь вверх по улице, бегу все быстрее, во
всю прыть, лишь бы ее застать. Добираюсь до монастыря на горе и сворачиваю в
нашу улочку - горло пересохло, в висках бешено стучит кровь. Джузеппе,
сосед, сидит на табуретке, он бурчит мне что-то в знак приветствия.
Ненадолго я останавливаюсь, раздумывая, стоит ли спрашивать у него о Люси.
"Лучше посмотрю сама", - решаю я и несусь домой. Уже на лестнице зову ее;
прохожу в ее комнату, в кухню, в ванную и снова в обратном порядке. Люси
нет. Рядом с кроватью лежит халат. Дверца платяного шкафа открыта. Я сажусь
на кровать Люси и рассматриваю эти, словно нарочно оставленные, следы ее
поспешного исчезновения. Только сейчас я замечаю, что Люси отодвинула
кровать от окна. Показывая мне дом в день приезда, она сказала, что,
проснувшись, сразу же смотрит в это окно. В него видна часть стены старого
монастыря и выстроившиеся в ряд монастырские тополя. С тех пор как под ними
похоронили Алоиса, это живые могильные камни. Люси боится воспоминаний, они
обременяют ее, и поэтому она отодвинула кровать на несколько сантиметров в
сторону. Как будто можно стереть из памяти жизнь человека, уничтожив его
вещи и отодвинув собственную кровать так, чтобы не видеть деревья, стоящие
возле его могилы. Когда эти деревья срубят, она пододвинет кровать на
прежнее место. Тогда можно будет снова без помех смотреть на эти холмы и на
небо - нетронутую поверхность, не напоминающую ни о чем. Открытая дверца
шкафа, небрежно брошенный халат - всё это знаки, отвлекающие от гораздо
более важных следов в этой комнате, следов, которые кричат о попытке Люси
умертвить память. Показав мне эту комнату в день моего приезда, Люси повела
меня на кухню. Она открыла все шкафчики и присела на корточки, чтобы
продемонстрировать запасы, стоящие на нижней полке. Там были запыленные
банки с соленьями и компотом; Люси сказала, что вот уже несколько лет они с
Алоисом ничего не консервируют, потому что им вдвоем не съесть уже имеющиеся
запасы. Послышались чьи-то шаги, и Люси спешно поднялась, будто испугавшись,
что ее застанут за чем-то неблаговидным. Она производила впечатление
человека, которому грозит опасность. В руке она держала банку с
консервированными грушами, неловко обхватив ее большим и указательным
пальцами, - теперь эта банка превратилась в вещественное доказательство или
улику, так как появившийся Алоис шел по кухне не глядя на Люси и неотрывно
смотрел только на эту банку; лишь подойдя к нам, он перевел взгляд на меня -
в нем читались одновременно бешенство и насмешка, что создавало сильный
контраст со ртом, который, слегка искривившись, все время силился приветливо
улыбнуться. Он нехотя протянул мне руку, даже не пытаясь скрыть, что, с его
точки зрения, лучше было бы вовсе не приезжать.
Ужинали мы в столовой, за круглым столом. Беззвучно работал маленький
телевизор.
На экране политики взволнованно размахивали руками. Люси рассказывала,
что они с Алоисом никогда не выходят в деревню; мужчины с утра до вечера
сидят в баре, играют в карты и глазеют на любого чужака, проходящего мимо.