"Зое Дженни. Комната из цветочной пыльцы " - читать интересную книгу авторастепени действует на меня успокаивающе, и с этого момента я решаю думать,
что она - моя сестра. "Лучано", - представляется он и протягивает мне руку. Братья ухмыляются, снова и снова оборачиваясь к нам. Лучано слышал, будто муж моей сестры погиб в аварии. Он лично видел место катастрофы, внизу, у подножия холма. Я молча киваю. Когда автобус подъезжает к этому месту, Люси всегда напряженно отворачивается от окна. Уже много раз мы проезжали мимо и молчали. Там, где сгорела машина, - островок почерневшей земли. От тела Алоиса не осталось ничего. Даже пепла. Его сразу же развеяло ветром. "Потеряла управление и взорвалась" - так записано в полицейском протоколе. Никому и в голову не пришло, что он мог сделать это намеренно. Люси так долго рассказывала доктору Альберти об этом ужасном несчастном случае, что в конце концов сама в него поверила. Скорее всего, Алоис уже давно думал о том, как покончить с собой. В подвале, смешивая краски, за ужином, по утрам, проснувшись рядом с Люси, эмбрионом свернувшейся возле него. И даже рассеянно стоя у окна и спрашивая меня, может ли дом, как старый человек, неожиданно превратиться в развалину. Он уже тогда знал ответ. Через два дня - я смотрела телевизор - зазвонил телефон. "Городская больница. Люси и Алоис Хагенбах - ваши родители?" - спросил женский голос. Я ничего не понимала. На экране телевизора две враждующие молодежные группировки избивали друг друга на заброшенном фабричном поле. "Да, то есть... нет, в общем, Люси моя мама". "Господин Хагенбах попал в тяжелую аварию, ваша мама лежит у нас", - продолжал голос. В автобусе, по дороге в госпиталь, застывшим взглядом я смотрела в окно и видела сточную канаву; из трещин в раскореженном асфальте мусором. Уже у самого города на дороге лежала дохлая, вздувшаяся от жары кошка, подметенная кем-то к обочине. Я не сомневалась в том, что Алоис сам устроил эту аварию. Хорошо помню темно-красный вестибюль в госпитале, кафе, в котором сидели старые тетки в длинных пестрых ночных рубашках: десертными вилками они разминали большие куски торта и запихивали их в рот. До сих пор слышу их хлюпающие смешки. Помню, как впилась взглядом в табличку с фамилией "Язинович", ожидая, когда эта женщина в регистратуре найдет в компьютере номер палаты Люси. "Палата 237", - сказала она таким мягким голосом, который идеально подошел бы для чтения детских сказок. "Вы правда читаете своим детям сказки из "Тысячи и одной ночи"?" Кажется, я действительно задала ей этот вопрос. Помню, она так близко наклонилась ко мне, что я почувствовала на лице ее теплое дыхание, вызвавшее у меня представление о корзине свежевыстиранного белья; она сказала: "Не надо бояться, вашей маме уже лучше. Она в палате 237". Все то время, пока я бежала по бесконечным коридорам мимо розоватых банкеток, блестящих фикусов и медсестер, которые, словно сомнамбулы, толкали перед собой каталки - на них виднелись только холмики из коричневых шерстяных одеял, - я постоянно думала о синьоре Язинович, думала о том, что она будет здесь всегда и всегда будет читать сказки из "Тысячи и одной ночи". Довольно долго я плутала по лабиринту коридоров, пока не отыскала палату 237, но, очутившись перед дверью, я не спешила входить. Зачем торопиться? Алоиса, этого укрытия, за которым Люси могла спрятаться, больше не было. Я стояла перед гладкой белой дверью и представляла себе, что жизнь Люси с этого дня будет проходить перед моими глазами и перестанет быть непостижимой тайной, что, как вечно голодный |
|
|