"Зое Дженни. Комната из цветочной пыльцы " - читать интересную книгу автора

рядом.
- Пошли, я покажу тебе кое-что, - сказала я.
Ее рука тепло и безвольно лежала в моей, пока я вела ее по заваленному
книгами и бутылками отцовскому кабинету. В моей комнате она плюхнулась на
кровать и снова поднесла бутылку ко рту, пока я вытаскивала из-под платяного
шкафа рисунки.
- Что это? - большими водянистыми глазами она взирала на черные кляксы.
- Насекомое. Оно приходит по ночам, когда я одна, и съедает мой сон.
- Серьезно? - она смотрела на меня, наморщив лоб.
Я взяла у нее рисунки и запрятала их обратно под шкаф.
- Ты веришь в Бога? - спросила я.
Но когда я к ней повернулась, она уже сползла на пол, в руке пустая
бутылка. Я наклонилась и попыталась осторожно ее растрясти. Она не
шевельнулась, только розовые веки нервно подрагивали во сне. Из комнаты отца
все еще доносилась музыка и громкий смех. Я выключила свет. Сегодня
Насекомое не осмелится. И даже если оно явится, перед моей кроватью тяжелой
глыбой лежит тело.

Однажды ночью отец попал в аварию. Заснул за рулем и врезался в дерево.
У него был шок, и две недели он пролежал с температурой. Я отключила
телефон, задернула занавески на окнах, а когда звонили в дверь, мы не
открывали. "Все равно за деньгами", - устало говорил отец и переворачивался
на другой бок. Он позвонил в детский сад и сказал, что я заболела. "Смотри
чтобы тебя никто не увидел", - говорил он мне, когда я отправлялась за
сигаретами и сэндвичами в магазин на углу. Я ныряла в ветровку - она была на
пару размеров больше чем нужно, вместе с другими вещами ее прислали нам из
какого-то благотворительного общества, - натягивала на голову капюшон и
неслась в магазин.

Дневной свет просачивался сквозь желтые занавески, и, если на улице
ярко светило солнце, на одеяло падали слабые лучи. "Эти лучики проделали
долгий путь, - сказал отец, - теперь им нужен отдых". Я взяла Нико и
Флориана, моих единственных и самых лучших друзей, и посадила их в луч
солнца. "Кажется, они хотят попутешествовать", - заявила я. Нико, изрядно
истрепавшаяся от постоянного сосания синяя соска, уселся к отцу на правую
ногу, а Флориан, желтая соска, - на левую. В каждой руке по соске, я скакала
по кровати, перелетала через горы, моря и долины, которые пролегли в
складках одеяла, и приземлялась на голове отца, в лабиринте его темных
волос. "Зачем нам выходить на улицу, - говорила я отцу, - у нас и так все
есть: солнце и горы, моря и долины". В кухне и у себя в комнате я тоже
занавешивала окна. Из комнаты я наблюдала за соседскими детьми, которые
копошились во дворе и загоняли разноцветные стеклянные шарики в ямку на
крышке чугунного люка. "Иди поиграй вместе с ними", - повторял мне отец,
когда сутки напролет я просиживала в подвале на сушилке, наблюдая за тем,
как бумага сначала всасывается в станок, а затем, свеженапечатанная, снова
выплевывается оттуда. Но я не выходила к детям, а наблюдала за ними из окна.
Девочки всегда злорадно хихикали, когда какой-нибудь мальчишка промахивался,
шарик выкатывался на улицу и проваливался в решетку водостока. В отместку
мальчишки валили девочек на спину и по очереди плевали им сверху в лицо.
Когда начинался дождь, все они исчезали за толстой застекленной дверью дома