"Зое Дженни. Комната из цветочной пыльцы " - читать интересную книгу автора

ванной. Перед зеркалом я пудрю лицо, пока оно не становится как кукольное. Я
готовлюсь к встрече с Лучано, который живет неподалеку в мансарде.
На меня успокаивающе действует мысль о том, что он просто живет там,
сидит в своей комнате, поет в жестяную банку, которая служит ему микрофоном,
и что ему совершенно наплевать на то, слышит его кто-нибудь или нет.
Я найду его и уеду с ним. Чтобы уехать с человеком, достаточно знать
его и просто взять за руку. Перед домом дует холодный ветер. На деревенской
площади стало спокойно; люди попрятались по домам или в баре. Длинные тени
мужчин, склонившихся над столиками в баре, как наклейки прилепились к земле
на деревенской площади. Я останавливаюсь и смотрю в бар через занавески.
Братец Пальмизано у стойки что-то говорит официанту. Он прирос к стойке,
верхняя часть его туловища словно сдулась. Он говорит вялым, задыхающимся
голосом вдрызг пьяного человека. Лучано нигде не видно, я иду к его дому,
надеясь, что услышу его хриплый голос уже на улице. Однако возле двери в
парадную мне не найти его звонок. Дощечка с именем сорвана. Некоторое время
я смотрю на белый квадратик, на котором раньше стояло имя Лучано. Он уже
переехал в город. Один. Я хочу развернуться и уйти, но неожиданно
сталкиваюсь с человеком, который резко заворачивает за угол. Это братец
Пальмизано. Я быстро прохожу мимо.
- Эй ты, стой. Ты не меня ищешь?
- Нет.
- Тогда что ты тут вынюхиваешь?
- Тебя это не касается. Отстань.
Его ноздри начинают дрожать, голос визгливо вылетает из маленького рта.
- Ах ты, шлюха малолетняя! - Он совершенно запыхался, потому что я
прибавила шаг. С трудом подталкивает вперед свое тело. - Ты же настоящая
шлюха, ведь правда, ну скажи же!
Он без остановки несет какую-то нелепицу. Его пухлый подбородок
двигается вверх-вниз. Он подходит ко мне так близко, что я слышу его сиплое
дыхание. Слова, будто освобожденные из глубокого заточения, раскаленным
железом выходят из глотки и обжигают меня. В горле появился ком, который
никак не сглотнуть. Опутанная с головы до ног невыносимой бранью, я стараюсь
спастись бегством. Но извергающий проклятия великан бежит за мной по пятам.
Он хватает меня за волосы, но не вырывает их, а дергает, как ребенок,
нетерпеливо тянущий колокольчик, чтобы услышать трезвон. Я делаю резкий
прыжок вперед, поворачиваюсь к нему лицом и плюю прямо перед ним на землю.
Он тоже застывает передо мной как вкопанный и удивленно глазеет на плевок,
растекающийся под ногами.
- И ты, значит, хочешь играть на Пасху Иисуса и думаешь, что тебя
пронесут на кресте через всю деревню? Ведь это твоя заветная мечта,
Пальмизано? Так вот, я клянусь тебе, что такому грязному ничтожеству, как
тебе, никогда не разрешат даже на один денек сыграть Иисуса! Ты понял?
Никогда в жизни!
Судорога проходит по его телу. Глаза расширяются и бессмысленно
таращатся, рот не хочет закрываться. Маленькая черная дыра под носом.
Чересчур длинные руки свисают вдоль туловища как вырванное с корнем
растение. Некоторое время мы стоим друг против друга. Боль дернулась в его
глазах, превратившихся в две огромные черные шайбы, уже не различающие меня
и лишь, как мне кажется, отражающие меня словно в зеркале.
Когда я бегу мимо церкви, то чуть не наступаю на кошку, которая лежит