"Элвин Джонсон. Битва дикой индюшки и другие рассказы" - читать интересную книгу автора

неё начинают подкашиваться ноги. Они подламываются, и лошадь падает. Она
лежит с закрытыми глазами, но вид у неё умиротворённый. Затем её
охватывает страшная жажда. Она еле-еле подымается на ноги, ковыляет к
водопою и стремится выпить всё до дна. Она, вероятно, чувствует себя
несчастной, но её гложет единственная мысль: "Как бы снова добраться до
этого удивительного корма?" И затем издыхает. Если же отведать астрагала
доводится мулу, то он становится сам не свой и решает про себя:
"Никогда больше!" Поскольку мулы не живут половой жизнью, они более
уравновешены и последовательны. Лошади же обладают воображением и
фантазируют.
Иногда я думаю, не увидела ли Тони в пучине или на небесах своего
опьянения мгновенную ослепляющую вспышку света лошадиного бессмертия? Не
представила ли она себя парящей, как Пегас, над волнистой прерией Монтаны
с мелкой травой, где её прародитель, Эгипп, впервые увидел свет? Эгипп,
небольшой ростом, но колоссальный по потенции, в результате которой должны
были появиться на свет десять миллионов поколений лошадей, ослов и зебр,
чтобы пастись на мелких травах до окончания мира.


Подружка моя, Тони. Requiescat in pace.*



ДОЛГИЙ КРУЖНОЙ ПУТЬ


Хобарт Элберн был наконец-то доволен, глубоко удовлетворен. Он потратил
годы на то, чтобы познать секрет жизни, не стандартизированной жизни с её
непрестанным беспокойством о сохранении и повышении её уровня, без
каких-либо мечтаний, кроме мечты об успехе, престиже или гораздо чаще о
распоряжении избыточным богатством.
Хобарт освоил сократово искусство довольствоваться в жизни немногим и,
найдя это немногое, оставлять ум для мечтаний и размышлений.
В одном отношении он даже улучшил структуру Сократа. Как и Сократ он
довольствовался одной и той же одеждой зимой и летом. Как и Сократ мог
питаться такой пищей, которой никакой хозяин не позволит себе кормить
рабов, если не хочет, чтобы они у него разбежались. Но в отличие от
Сократа у него не было Ксантиппы, которая жаловалась бы на кислую еду или
вопила по поводу штопки одежды, которую не стала бы носить даже рабыня.
Хобарт нередко испытывал уколы купидоновых стрел, но эти раны уже
затянулись. Теперь же в почтенном возрасте тридцати лет его сердце было
запаковано в семь слоёв воловьей шкуры. В его любимой песне был такой
припев:
Нет у меня жены, тревожащей мне жизнь, Нет любимой, которая может
оказаться неверной, И весь день напролёт С весельеми песней Я гребу на
своём каноэ.
Хобарт был сыном врача, который очень серьёзно относился к клятве
Гиппократа.
Дело было в середине семидесятых годов, и в этой сфере деятельности
подрастала новая поросль богатых людей. Доктора новой формации