"Мор Йокаи. Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта " - читать интересную книгу автора

к жердям. В результате мяса, хлеба и овощей стало так много, что никакая
сила в мире голодом не могла принудить к сдаче обитателей пещеры Пресьяка.
Если бы полякам удалось разрушить отводный канал, процветанию Острова-сада
настал бы скорый конец, плодородная долина превратилась бы в пустыню, люди и
животные погибли, а великолепные фруктовые деревья высохли бы в первое
жаркое лето. Потому-то пуще всего разъярились гайдамаки на попытку
осаждающих уничтожить живительный источник.
Население Острова-сада жило наподобие общины Авраамовой в земле
обетованной. Старейший - патриарх - всем руководил, давал работу,
распределял каждому долю от урожая, и каждый получал сколько надобно для
себя и домочадцев своих. Священника не было, как у верующих в Иегову до
Моисея. Воскресения не соблюдали. В погожие дни работали, в дождливые
отдыхали. Грехов не замаливали, ибо греха не творили. Не странно ли: там,
где каждый глава семьи был по меньшей мере грабитель, не знали распрей из-за
имущества, не слышалось здесь брани и сквернословия, а женщины, насильно
похищенные и ни перед каким алтарем не дававшие клятву верности, умели
хранить верность так, что чужой мужчина не мог сказать даже, какого цвета у
них глаза.
По нашем прибытии пригласил нас патриарх по имени Журавль к трапезе.
Созвал и поселенцев - человек около восьмидесяти. Все они в прошлом были
разбойниками, наводящими ужас на людей, а ныне - мирные пастухи и пахари.
После пиршества повел нас патриарх к ручью, и мы по-братски выпили из общей
тыквенной чаши свежей воды - другие напитки здесь не в ходу. И разбили
тыквенную чашу в знак нерушимости нашей дружбы.
Затем выбрал старик место для нашего будущего дома. Площадку обозначили
колышками. Жители дружно помогали: один валил деревья, другой пилил,
строгал - вся община трудилась для новых поселенцев. За два дня подвели дом
под крышу, снабдили необходимой мебелью и утварью. В хлеву стояли корова и
коза. Спросил меня Журавль, к чему лежит мое сердце, какую работу мне
поручить. Понял я - придется здесь работать, а этому меня не учили ни в
школе, ни в походном лагере. Выбрал кузнечное дело - по крайности будешь
держать в руках железо, без него мне и жизнь не в жизнь.
Примирился я со своей участью довольно скоро. Плен усыпляет,
затуманивает разум человеческий, особо если учесть, что стены темницы
сдвинуты из могучих скал и свод небесный - единственное окно. И под стены не
подкопаешься, и к окну не взберешься, о побеге не помышляй. Трепыхнешься
разок-другой, да и затихнешь.
Вот и я вполне свыкся с новой жизнью: целыми днями работать в кузнице,
приходить домой, где на очаге что-то варится-парится, и выслушивать от жены
разные разности по хозяйству. То пожалуется, что утенок задохнулся в яйце,
то совета моего спрашивает, отчего коровье молоко свернулось: то ли от
кислого щавеля, то ли от травы шандры, настоем которой был прополоскан
подойник.
А когда моя разлюбезная Мада, стыдливо зардевшись, шепнула мне секрет,
который заставляет мужское сердце сильнее забиться от радости, решил я, в
простом своем ликовании, что ничего мне больше в жизни не надобно, и целыми
днями думал: предстоит мне вскорости стать отцом и жить счастливо на этом
клочке земли. Была эта мысль подобна древесному корню - прирастила она меня
к той земле.
Как дорогa мне сделалась с той поры моя добрая, славная Мада!