"Франц Кафка. Нора" - читать интересную книгу автора

и я, кажется, начинаю верить- бесполезно отрицать это перед самим собой,-
что шипенье исходит от животного, притом не от нескольких и мел-ких, а от
одного-единственного и крупного. Многое гово-рит против такого
предположения. Прежде всего то, что шипящий звук слышен повсюду, он всегда
одинаковой силы и, кроме того, раздается неукоснительно и днем и ночью.
Конечно, первой приходит мысль о множестве мел-ких животных, так как при
своих раскопках я неизбежно должен был бы обнаружить их, но ничего не нашел,
остает-ся только допустить существование крупного животного, причем то, что
как будто противоречит такому допущению, делает его непредставимо опасным.
Только потому и я противился этой мысли. Теперь я отказываюсь от такого
самообмана. Уже давно посещает меня догадка, что звук этот именно и слышен
даже на большом расстоянии по-тому, что животное работает неистово, оно с
такой быстротой продирается сквозь землю, с какой гуляющий идет по пустынной
аллее, земля еще дрожит от его рытья, даже когда животное уже прошло, и эта
дрожь и звук самой работы на большом расстоянии сливаются воедино, и я, до
кого доносится лишь последний отзвук, слышу его по-всюду одинаково. Влияет
на слышимость также и то, что животное движется не ко мне, поэтому шорох не
меняется; вероятно, существует какой-то план, смысл которого я не угадываю,
я только допускаю, что животное - причем я вовсе не утверждаю, будто оно
знает обо мне, - описы-вает круги и, может быть, уже несколько раз обошло
во-круг моего жилья, с тех пор как я за ним наблюдаю. Трудную загадку задает
мне характер этого звука- то шипенье, то свист. Когда я сам царапаю когтями
землю и роюсь в ней, звуки совсем другие. Шипенье я могу объ-яснить только
тем, что главным орудием животного слу-жат не когти, которыми он, может
быть, только себе под-собляет, а его морда или хобот; они, помимо
чрезвычай-ной силы, также заострены. Одним мощным толчком вон-зает он хобот
в землю и выхватывает большой ком; в это время я ничего не слышу, это и есть
пауза; а затем он втягивает воздух для нового толчка. Это втягивание
воздуха, которое должно сотрясать землю своим шумом не только из-за силы
животного, то и от его спешки, этот шум и доносится до меня в виде легкого
шипения. Однако совершенно непонятной остается его способность работать без
передышки; может быть, коротенькие паузы- это для него крошечная передышка,
но настоящего, большого от-дыха оно себе, видимо, еще не давало. День и ночь
роет оно все с той же силой и бодростью, как будто имея перед глазами спешно
выполняемый план, для осуществле-ния которого у него есть все данные. Что ж,
такого про-тивника я не мог ожидать. Но помимо его особенностей я теперь
столкнулся с тем, чего должен был, говоря по правде, всегда опасаться, к
чему я должен был заранее подготовиться: кто-то приближается ко мне! Как
могло случиться, что так долго моя жизнь текла тихо и благо-получно! Кто
указывал пути врагам и почему они опи-сывали широкую дугу, обходя мои
владения? Зачем было так долго охранять меня, а теперь вызвать такой страх?
Что значат все маленькие опасности, на обдумывание ко-торых я тратил столько
времени, в сравнении с этой одной? Или я надеялся, что, владея таким жильем,
буду тем са-мым иметь перевес и в силе по сравнению с любым пришельцем?
Именно в качестве хозяина этого огромного и непрочного сооружения я,
конечно, беззащитен против всякой атаки. Счастье владеть им избаловало меня,
уязвимость моего жилья сделала и меня уязвимым, его повреждения причиняют
мне боль, словно это повреждения моего собственного тела. Именно это мне
следовало предвидеть, думать не только о защите самого себя, хотя и к ней я
относился легкомысленно и беззаботно, но и о за-щите моего жилья. Следовало