"Франц Кафка. Кары (1915, Сборник)" - читать интересную книгу автора

поворот, когда, прислушиваясь к этому шипению, ошибся и повернул немного
назад. Но когда он наконец благополучно направил голову в раскрытую дверь,
оказалось, что туловище его слишком широко, чтобы свободно в нее пролезть.
Отец в его теперешнем состоянии, конечно, не сообразил, что надо открыть
другую створку двери и дать Грегору проход. У него была одна навязчивая
мысль - как можно скорее загнать Грегора в его комнату. Никак не потерпел бы
он и обстоятельной подготовки, которая требовалась Грегору, чтобы
выпрямиться во весь рост и таким образом, может быть, пройти через дверь.
Словно не было никакого препятствия, он гнал теперь Грегора вперед с
особенным шумом; звуки, раздававшиеся позади Грегора, уже совсем не походили
на голос одного только отца; тут было и в самом деле не до шуток, и Грегор -
будь что будет - втиснулся в дверь. Одна сторона его туловища поднялась, он
наискось лег в проходе, один его бок был совсем изранен, на белой двери
остались безобразные пятна; вскоре он застрял и уже не мог самостоятельно
двигаться дальше, на одном боку лапки повисли, дрожа, вверху; на другом они
были больно прижаты к полу. И тогда отец с силой дал ему сзади поистине
спасительного теперь пинка, и Грегор, обливаясь кровью, влетел в свою
комнату. Дверь захлопнули палкой, и наступила долгожданная тишина.

II

Лишь в сумерках очнулся Грегор от тяжелого, похожего на обморок сна.
Если бы его и не побеспокоили, он все равно проснулся бы ненамного позднее,
так как чувствовал себя достаточно отдохнувшим и выспавшимся, но ему
показалось, что разбудили его чьи-то легкие шаги и звук осторожно запираемой
двери, выходившей в переднюю. На потолке и на верхних частях мебели лежал
проникавший с улицы свет электрических фонарей, но внизу, у Грегора, было
темно. Медленно, еще неуклюже шаря своими щупальцами, которые он только
теперь начинал ценить, Грегор подполз к двери, чтобы досмотреть, что там
произошло. Левый его бок казался сплошным длинным, неприятно саднящим
рубцом, и он по-настоящему хромал на оба ряда своих ног. В ходе утренних
приключений одна ножка - чудом только одна - была тяжело ранена и
безжизненно волочилась по полу.
Лишь у двери он понял, что, собственно, его туда повлекло; это был
запах чего-то съедобного. Там стояла миска со сладким молоком, в котором
плавали ломтики белого хлеба. Он едва не засмеялся от радости, ибо есть ему
хотелось еще сильнее, чем утром, и чуть ли не с глазами окунул голову в
молоко. Но вскоре он разочарованно вытащил ее оттуда; мало того, что из-за
раненого левого бока есть ему было трудно, - а есть он мог, только широко
разевая рот и работая всем своим туловищем, - молоко, которое всегда было
его любимым напитком и которое сестра, конечно, потому и принесла,
показалось ему теперь совсем невкусным; он почти с отвращением отвернулся от
миски и пополз назад, к середине комнаты.
В гостиной, как увидел Грегор сквозь щель в двери, зажгли свет, но если
обычно отец в это время громко читал матери, а иногда и сестре вечернюю
газету, то сейчас не было слышно ни звука. Возможно, впрочем, что это
чтение, о котором ему всегда рассказывала и писала сестра, в последнее время
вообще вышло из обихода. Но и кругом было очень тихо, хотя в квартире,
конечно, были люди. "До чего же, однако, тихую жизнь ведет моя семья", -
сказал себе Грегор и, уставившись в темноту, почувствовал великую гордость