"Франц Кафка. Кары (1915, Сборник)" - читать интересную книгу автора

твердил, но вы, женщины, никого не слушаете.
Грегору было ясно, что отец, превратно истолковав слишком скупые слова
Греты, решил, что Грегор пустил в ход силу. Поэтому теперь Грегор должен был
попытаться как-то смягчить отца, ведь объясниться с ним у него не было ни
времени, ни возможности. И подбежав к двери своей комнаты, он прижался к
ней, чтобы отец, войдя из передней, сразу увидел, что Грегор исполнен
готовности немедленно вернуться к себе и что не нужно, следовательно, гнать
его назад, а достаточно просто отворить дверь - и он сразу исчезнет.
Но отец был не в том настроении, чтобы замечать подобные тонкости.
- А! - воскликнул он, как только вошел, таким тоном, словно был
одновременно зол и рад. Грегор отвел голову от двери и поднял ее навстречу
отцу. Он никак не представлял себе отца таким, каким сейчас увидел его;
правда, в последнее время, начав ползать по всей комнате, Грегор уже не
следил, как прежде, за происходившим в квартире и теперь, собственно, не
должен был удивляться никаким переменам. И все же, и все же - неужели это
был отец? Тот самый человек, который прежде устало зарывался в постель,
когда Грегор отправлялся в деловые поездки; который в вечера приездов
встречал его дома в халате и, не в состоянии встать с кресла, только
приподнимал руки в знак радости; а во время редких совместных прогулок в
какое-нибудь воскресенье или по большим праздникам в наглухо застегнутом
старом пальто, осторожно выставляя вперед костылик, шагал между Грегором и
матерью, - которые и сами-то двигались медленно, - еще чуть-чуть медленней,
чем они, и если хотел что-либо сказать, то почти всегда останавливался,
чтобы собрать около себя своих провожатых. Сейчас он был довольно-таки
осанист; на нем был строгий синий мундир с золотыми пуговицами, какие носят
банковские рассыльные; над высоким тугим воротником нависал жирный двойной
подбородок; черные глаза глядели из-под кустистых бровей внимательно и живо;
обычно растрепанные, седые волосы были безукоризненно причесаны на пробор и
напомажены. Он бросил на диван, дугой через всю комнату, свою фуражку с
золотой монограммой какого-то, вероятно, банка и, спрятав руки в карманы
брюк, отчего фалды длинного его мундира отогнулись назад, двинулся на
Грегора с искаженным от злости лицом. Он, видимо, и сам не знал, как
поступит; но он необычно высоко поднимал ноги, и Грегор поразился огромному
размеру его подошв. Однако Грегор не стал мешкать, ведь он же с первого дня
новой своей жизни знал, что отец считает единственно правильным относиться к
нему с величайшей строгостью. Поэтому он побежал от отца, останавливаясь,
как только отец останавливался, и спеша вперед, стоило лишь пошевелиться
отцу. Так сделали они несколько кругов по комнате без каких-либо
существенных происшествий, и так как двигались они медленно, все это даже не
походило на преследование. Поэтому Грегор пока оставался на полу, боясь к
тому же, что если он вскарабкается на стену или на потолок, то это покажется
отцу верхом наглости. Однако Грегор чувствовал, что даже и такой беготни он
долго не выдержит; ведь если отец делал один шаг, то ему, Грегору,
приходилось проделывать за это же время бесчисленное множество движений.
Одышка становилась все ощутимее, а ведь на его легкие нельзя было вполне
полагаться и прежде. И вот, когда он, еле волоча ноги и едва открывая глаза,
пытался собрать все силы для бегства не помышляя в отчаянии ни о каком
другом способе спасения и уже почти забыв, что может воспользоваться
стенами, заставленными здесь, правда, затейливой резной мебелью со
множеством острых выступов и зубцов, - вдруг совсем рядом с ним упал и