"Борис Кагарлицкий. Статьи в журнале "Русская Жизнь"" - читать интересную книгу автора

Вылететь из аэропорта Курумоч было совершенно невозможно. Туман
парализовал воздушное движение. Впрочем, здесь это обычное дело - какой-то
очень умный человек догадался устроить взлетно-посадочную полосу в ложбине,
которая заволакивается туманом регулярно.
Ждать погоды не было никакой возможности. На вопрос о том, долго ли
продлится нелетная погода, местные философски отвечали: может, и скоро
распогодится... а может, вообще... Это загадочное "вообще" наводило на
грустные мысли. Но в Москву надо было все же возвращаться.
Сдав билет, я поймал такси и направился на железнодорожный вокзал
Самары. Как только машина въехала на улицы города, она чуть не провалилась в
яму. Это было хуже, чем на сельской дороге.
"У нас в Самаре самые плохие дороги в России!" - провозгласил таксист,
почему-то с гордостью.
"Ну, с этим многие города могут поспорить", - возразил я.
Таксист обиделся. "Нет. Хуже, чем в Самаре, не бывает. Таких ям и
выбоин, как у нас нигде нет! Ни у кого!"
Таксист был, разумеется, не прав. Но как это по-русски - гордиться
самыми большими ямами...
У нас вообще порой непонятно, когда мы гордимся, а когда жалуемся.
Первое легко превращается во второе, и обратно. В этом смысле философы,
публицисты и общественные деятели недалеко ушли от самарского таксиста. Мы
то и дело слышим, какая у нас несчастная страна. Самая ужасная, дикая,
бедная, отсталая. Но тут же - порой из тех же уст - звучит другая тема:
самая крутая, самая могучая, выдающаяся, передовая, страна будущего, страна
размаха и возможностей... Общее в обоих рассуждениях будет только одно -
"самая, самая".
Самооценка русского идеолога временами выглядит совершенно
шизофренически. То, что в одном повествовании предстает как торжество
высокого духа, для другого рассказчика выглядит примером убожества. Тезис о
"внутренней свободе" дополняется повестью о "прирожденном рабстве".
Завистливое восхищение "Европой" и "Западом" плавно переходит в
самоуверенные и наглые заявления о собственном превосходстве, обезьянье
заимствование сменяется самолюбованием и агрессивными криками о том, что нам
никто не нужен, мы сами себе образец и вообще у нас особый "русский путь".
Мы то ползаем в прахе, то "встаем с колен", но почему-то все время
ощущаем себя в промежуточном, полусогнутом положении.
Так все же, мы богатые или бедные? Передовые или отсталые? Мировая
империя или захудалая провинция? Нет, можно, конечно, примирить
противоположности мещанским резонерством - мол, с одной стороны, с другой
стороны. Или ссылкой на диалектику. В одно и то же время и так, и вроде бы
этак. Правильные будут рассуждения. Только эмоционально
неудовлетворительные. Ибо вся суть в нажиме на слово "самая". Соединение
крайностей. Перепады оценок. Воплощенное противоречие.
Однако давайте попробуем выглянуть за пределы русского мифа, вернее,
двух русских мифов, которые уже два столетия умудряются сосуществовать,
нередко в одних и тех же головах. У России есть определенное место в мировой
экономической системе и, соответственно, в мировой истории. Это место
определяет и драматизм истории, и противоречивость сознания.
Русский идеолог и общественный деятель привык сравнивать "Отечество" с