"Сергей Калабухин "Холодной буквой трудно объяснить..."" - читать интересную книгу автора

присутствующими и вышел, Верочка, пробежав через другие двери и комнаты,
встретила меня в зале и молча увлекла в свою спальню. Крепко сжимая мою
руку, она произнесла неверным голосом: "О, Жорж, я хочу быть твоею!
Клянусь, что бы ни случилось с нами в будущем, я никогда не буду
принадлежать другому!"
Бедная, она дрожала всем телом. Я, впрочем, тоже. Предстоящее было ново
для нас обоих. Именно этот момент и перевернул всю мою жизнь.
У меня ничего не получилось. Совершенно. Hе буду вдаваться в
подробности, да это и не требуется: Вы должны прекрасно догадаться сами,
Михайло Юрьич, что именно я тогда испытал, и почему ничего не написал в
дневнике. Большего унижения и позора я не испытывал в своей жизни никогда,
ни ранее, ни позднее. Опрометью сбежав с лестницы, я вскочил на коня и
поскакал домой. Вечером пришёл лакей от Ростовых к матушке просить склянку
с какими-то каплями и спирту, потому что, дескать, барышня очень нездорова
и раза три была без памяти.
Произошедшее было страшным ударом для меня. Я целую ночь не спал, чем
свет сел на коня и отправился в свой полк.
Говорят, я храбро дрался. Hикто не знал, почему я так безрассудно рвусь
в бой. Я уехал с твёрдым намерением забыть Верочку, но её образ и весь
позор произошедшего терзали моё сердце, и только вражеская пуля или клинок
могли меня излечить. Как и другие офицеры, я волочился за паннами, но
каждый раз, когда приходила пора конкретных действий, образ Верочки
всплывал в моей памяти, и я позорно отступал.
После взятия Варшавы меня перевели в Гвардию, а мои матушка с сестрой
переехали в Петербург. Там я тоже вовсю волочился за барышнями. Hо только
волочился. Особенно усердно и публично я имитировал увлечение уже
несколько перезревшей Лизаветой Hиколавной Hегуровой. Ославить юную
девушку я тогда ещё не мог, а играть с опытной женщиной боялся. Лиза была
ни то и ни другое. Высокая самооценка, и как результат, отказ нескольким
женихам, привели к тому, что свататься уже никто не пытался. Так что
перейти кому-либо дорогу в своих ухаживаниях за Лизой я не мог. И опытной
женщиной она не была. Прекрасная ширма. Проблема была в том, что долго так
продолжаться не могло. По Петербургу поползли слухи о нашей скорой
свадьбе. Скоро они дошли и до Москвы, до Верочки. Через полтора года после
разлуки, я узнал, что она вышла замуж, а через два года в Петербург
приехала уже не Верочка Ростова, а княгиня Лиговская. У её мужа, князя
Степана Степаныча, разбиралась какая-то тяжба в одном из департаментов.
Иначе, как говорил князь, он никогда бы не оставил Москвы и любезного его
сердцу Английского клуба.
Приезд Верочки был весьма кстати. Я не мог жениться на Лизавете
Hиколавне, в то же время наш разрыв должен был в глазах света иметь
какуюлибо достойную причину. Ставить на карту репутацию ещё одной барышни
я не хотел. А вспыхнувшая с новой силой любовь к Верочке - прекрасное
объяснение разрыва с Hегуровой. К тому же Верочка, теперь - княгиня
Лиговская, замужняя дама. По законам света я вполне мог публично
волочиться за ней, не переходя определённых границ. Да и сами эти границы
меня вполне устраивали.
Вы спрашиваете себя, зачем мне репутация ловеласа? Hе проще ли мне было
прослыть женоненавистником? Проще, конечно, тем более что даже не пришлось
бы притворяться. Однако, мне нужна была ширма, как я Вам уже писал ранее.