"Анна Иосифовна Кальма. Вернейские грачи (Роман)" - читать интересную книгу автора

не слушая, продолжала Мать. - Клэр вбила себе в голову узнать во что бы то
ни стало, кто предал ее отца гестапо. Сказала мне: "Хоть всю жизнь на это
положу, а добьюсь правды и расплачусь с предателем".
- Она и мне. много раз так говорила, - кивнул Рамо. - Что ж, это ее
право, мы не можем ей мешать. Вспомни, ведь она дочь Дамьена.
- Помню, отлично помню, - отмахнулась Марселина. - Но ведь у нас
школа, они должны учиться. А они вообразили себя уже зрелыми политическими
деятелями, ездят к Кюньо - клянчат поручения: то собирают подписи под
Воззваниями Комитетов Мира, то разносят повестки на профсоюзные собрания, то
еще что-нибудь. И все уже состоят в союзах молодежи или в союзах
"отважных"... Недавно зашла я в лопухи, а у них там, видите ли, идет важное
совещание. Оказывается, приехал Этьенн, привез газеты, и они обсуждают
последние международные события.
Рамо, чуть улыбаясь, смотрел на Марселину.
- Что ж тут плохого? Вспомни свою собственную юность, Марселина. Разве
ты была не такая же? А что ты мне рассказывала об этой жене рабочего,
которой ты помогала? Дети живут одним дыханием со всей страной. То, что
волнует народ, волнует и наших грачей. Разве ты хотела бы, чтоб они росли
чистоплюями или какими-то мечтателями, утопистами, далекими от настоящей
жизни?
- Конечно, нет! - горячо сказала Марселина. - Но пойми, я так боюсь за
них... У нас еще так много врагов...
Она встала, подошла к темному окну и принялась машинально ощипывать
зеленую веточку аспарагуса. Рамо настороженно следил за ней. Потом, чтобы
отвлечь ее, успокоить:
- А что Этьенн? Ты видела их вместе? Клэр... по-прежнему? - Краска
проступила у него на щеках.
Марселина повернулась к нему:
- Кажется, да. Кажется, даже больше прежнего. Это настоящее, Гюстав,
Ты не смотри, что им вместе всего тридцать с небольшим... - Она мельком
глянула на Рамо и вдруг нахмурилась. - Так ты принес новую учебную
программу? Тогда давай просмотрим ее сейчас вместе, - сказала она уже совсем
другим, сухим и деловым тоном.
И вот они говорят о педагогической и учебной работе, говорят
обстоятельно, подробно обсуждая каждую мелочь. За окном громко, как птицы,
поют цикады, теплая ночь смотрит в окна, и Рамо кажется, что они - он и
Марселина - одни на всем свете, затерянные, запертые в этой белой келье. Но
голос Марселины - дневной и трезвый - приводит его в себя, и он снова
погружается в осеннее расписание занятий, в планы и балльники грачей.
Наконец он решается взглянуть на Мать и видит, что у нее совсем белое,
усталое лицо.
- Немедленно ложись, - решительно говорит он. - Тебе давно пора спать.
Ты совсем не думаешь о себе, Марселина.
И, с усилием оторвав свое большое тело от низенькой табуретки, Рамо на
секунду останавливается перед Марселиной, словно хочет ей что-то сказать, но
говорит только "спокойной ночи" и выходит.
Марселина еще некоторое время неподвижно сидит - хмурая и вялая. Потом
глаза ее обращаются к портрету, и она встает, чтобы, как всегда на ночь,
постоять возле него, вглядеться в такое знакомое, любимое лицо.
И, как всегда в эти часы сна и тишины, ее обступают воспоминания.