"Итало Кальвино. Космикомические истории " - читать интересную книгу автора

- Где ты?
- А ты перепрыгни!
- Через что перепрыгнуть, дурья башка?
- По-моему, я вернулся обратно!
Короче, и тут ничего нельзя было понять, кроме одного: расстояние между
родичами и нами все время увеличивалось с невероятной быстротой.
Тетка, ушедшая последней, первая произнесла осмысленные слова:
- А я теперь осталась одна на каком-то куске этой штуки, который
оторвался...
Но оба дядюшки только повторяли:
- Вот дура... Вот дура...
Голоса их из-за огромного расстояния доносились приглушенно.
Мы всматривались в прорезаемую криками темноту, когда вдруг произошло
изменение - единственное настоящее изменение, при котором я присутствовал за
мою жизнь и по сравнению с которым все прочие и в счет не идут. На горизонте
что-то заколебалось, это было не похоже ни на то, что мы тогда называли
звуками, ни на то, что мы совсем недавно определили словом "прикосновение";
это было ни на что не похоже. Вдали что-то кипело, и от этого все, что было
рядом, еще больше приближалось к нам. Темнота вдруг стала темной не сама по
себе, а по контрасту с тем, что не было темнотой, - со светом. Когда нам
удавалось присмотреться повнимательней и разобраться в обстановке,
выяснилось, что вокруг находятся: во-первых, небо, темное, как всегда, но
понемногу становившееся не таким, как прежде; во-вторых, поверхность, на
которой мы стояли! - бугристая, покрытая коркой льда, грязного до омерзения
и быстро таявшего (температура поднималась полным ходом); в-третьих, то, что
мы потом назвали источником света, - постепенно накалявшаяся масса,
отделенная от нас огромным пустым пространством и словно примерявшая один
цвет за другим - так быстро она менялась. И еще посредине неба, между нами и
накаляющейся массой, вертелось несколько тускло светящихся островков, а на
них - мои родственники, и еще всякая публика; их голоса доносились, как
слабый писк.
Самое главное произошло: сердцевина туманности, резко сжавшись, обрела
свет и тепло, и возникло Солнце. Все прочее вращалось вокруг, разорвавшись и
сгущаясь кусками разной величины: Меркурий, Венера, Земля и более далекие
тела. И кто где очутился, тот там и остался. Жара стояла такая, что можно
было сдохнуть.
Мы стояли, разинув рот и задрав головы, - все, кроме синьора Йгг,
который ради предосторожности остался на четвереньках. И вдруг бабушка
расхохоталась. Я уже сказал, что она выросла в эпоху рассеянного свечения и
все время, пока было темно, разговаривала так, словно прежнее должно
вернуться с минуты на минуту. И сейчас ей показалось, что ее час настал:
сперва она хотела прикинуться равнодушной, словно все происходящее кажется
ей совершенно естественным, а потом, заметив, что на нее никто не обращает
внимания, стала хохотать и твердить:
- Вот невежды! Право, какие невежды...
Однако говорила она не вполне искренно, тем более что память уже
изменяла ей. Мой отец, как ни мало он понимал, все же осторожно возразил ей:
- Мама, я знаю, что вы имеете в виду, но это, по-моему, совсем
другое... - И воскликнул, указывая на почву: - Поглядите вниз!
Мы опустили глаза. Земля, которая держала нас, все еще представляла