"Итало Кальвино. Тропа паучьих гнезд" - читать интересную книгу автора

топорщившиеся перья поникли. Левша швыряет птицу в ежевику, и Бабеф
застревает в кустах, повиснув вниз головой. Он еще один раз дергается и
издыхает.
- В строй! Всем в строй, и пошли! - командует Кузен. - Пулеметчики -
вперед, вторые номера за ними. Потом - стрелки. Тронулись!
Пин стоит в стороне. Он не встал в строй. Ферт поворачивается и уходит
в сарай. Партизаны удаляются молча по дороге, ведущей в горы. Последним идет
Левша в своей матросской курточке, вся спина которой заляпана птичьим
пометом.
В сарае темно и пахнет сеном. Завернувшись в одеяла, мужчина и женщина
улеглись спать в двух противоположных концах сарая. Они лежат неподвижно.
Пин готов поклясться, что оба они не сомкнут глаз до самого рассвета. Он
тоже укладывается и лежит с открытыми глазами. Он будет смотреть и слушать,
он тоже не сомкнет глаз. Они даже не почесываются и мерно дышат. И все же
они не спят. Пин это знает. Мало-помалу им овладевает дремота.
Когда он просыпается, солнце уже высоко. Пин один на примятом сене.
Постепенно все вспоминается. Сегодня - бой. Почему же не слыхать выстрелов?
Сегодня командир Ферт устроит жене повара веселенький день! Пин встает и
выходит. День такой же голубой, как другие дни, и даже страшно, что он такой
голубой, день, когда громко поют птицы, и даже страшно оттого, что они поют.
Кухня помещается в полуразрушенном соседнем сарае. В кухне Джилья. Она
развела огонь под котелком с каштанами. У нее бледное лицо и измученные
глаза.
- Пин! Хочешь каштанов? - Она говорит это деланным материнским тоном,
словно пытаясь его задобрить.
Пин ненавидит материнский тон женщин: он знает, что все это ложь, что
они не любят его, так же как его не любит сестра, а только немного
побаиваются. Он ненавидит их материнский тон.
Значит, "дело" сделано? А где же Ферт? Пин решает спросить обо всем
Джилью.
- Ну, все в порядке? - говорит он.
- Что? - не понимает Джилья.
Пин не отвечает, он смотрит на нее исподлобья и корчит презрительную
гримасу.
- Я только что встала, - говорит Джилья с невинным видом.
"Поняла, сука, - думает Пин, - все поняла".
Но все же ему кажется, что ничего серьезного пока что не произошло:
женщина вся в напряжении, кажется, что она затаила дыхание.
Появляется Ферт. Он ходил умыться: на шее у него болтается цветастое
вылинявшее полотенце. У него лицо пожилого человека - изрытое морщинами, с
глубокими тенями у глаз.
- Все еще не стреляют, - говорит он.
- Разрази меня гром, Ферт! - восклицает Пин. - Что они, заснули там,
что ли!
Ферт не отвечает и цыкает зубом.
- Подумать только, вся бригада спит на гряде, - продолжает Пин, - а
немцы крадутся сюда на цыпочках. "Raus! Raus!" Мы оборачиваемся - и вот они.
Пин показывает пальцем, и Ферт оглядывается. Потом, досадуя, что
оглянулся, пожимает плечами. Он усаживается у очага.
- Я болен, - говорит он.