"Александр Каменецкий. Бродячий сюжет" - читать интересную книгу автора

на него и продолжал:
- Все мы вышли из шишки Гоголя, и главный герой, около которого мы все
пляшем, это Хома Брут. - Он очертил кататоника меловым кругом и сказал
зачем-то: - Вот она, наша русская силушка...
Тотчас же следом за тем страшно загремело, загукало, и посыпалось в
палату сквозь решетку сатанинское отродье, так что наутро нашли только
несчастного кататоника, да и тот был не в себе.

Вода в канале стояла живая и мутная, она клубилась испарениями в холодной
предрассветной мгле, с отвращением принимая отражение горбатого чугунного
моста и скрюченной человеческой фигурки у перил. Это наступал последний
час безумной ночи, когда над шпилями соборов еще золотятся низкие
мерцающие звезды, а через три границы осторожно прочищают глотки первые
петухи. Писатель вздохнул и очнулся, наконец, весь. О вспомнил, что
вначале они долго спорили о чем-то с Сыроедовым, пили мандельштамовское
Chablis, подозрительно дешевое и с газом, затем потянулись взять еще;
взяли; Сыроедов исчез, а через несколько часов исчез и весь видимый мир,
пустив вместо себя нечто трудновообразимое. Даже само время, на которое
писатель и раньше не очень-то полагался, выкинуло ненормальный фортель и
обежало петлю сквозь несколько лет за стенами некоей лечебницы, чтобы
вернуться затем в изначальную точку и затянуться на горле человека,
глядящего в темную воду. Но смерть не пришла. Сырое и твердое снова взяло
верх и теперь торжествовало, подбадривая себя далекими автомобильными
гудками. Оно проступало отовсюду, со всех сторон сразу, так, словно никуда
и не уходило, словно существовало всегда и не знало вместо себя ничего
иного. Эти утренние катастрофы хорошо знакомы всякому, кто хотя бы немного
жив, но и они, эти живые, еще спали, тяжело выдыхая в своих постелях
уголекислоту. Сырое и твердое забирало писателя в кольцо, как на волчьей
охоте, и красные флажки уже маячили отовсюду, хлопая на колючем ветру.
Сырое и твердое смеялось, зная о правоте своих законов, зная о
неотвратимости своих решений, зная о себе. Оно обещало все, что можно
обещать, кроме свободы, поскольку свободу у него отобрала смерть. И
писатель занес уже было ногу над чугунными перилами, стараясь успеть,
покуда над каналом не выбросили красную тряпку, покуда не погасла
последняя низкая звезда над шпилями соборов.
- Zum Beispiel, - произнес кто-то у него за спиной высоким тенорком и
цепко ухватил повыше локтя. - Возьмем две одинаковые спички и подожжем их
одновременно. Как вы считаете, которая раньше сгорит, левая или правая?
- Чур меня, чур! - вскрикнул писатель и рванулся через перила, но рука не
пускала.
- Известно ли вам, - продолжал между тем незнакомец, - что любая жизнь
есть беспрерывный диалог с Создателем? Поди знай, почему нас не устраивают
Его ежеминутные ответы.
- Известно, известно, - прохрипел писатель, холодея. - Оттого и лезу в
воду. Пустите же!
- Смотри ты, как человек противится аду, - хихикнул незнакомец. - Однако
у нас мало времени. Слазьте скорее с перил, светает.
Писатель опустил ногу и обернулся. Перед ним стоял невысокий худощавый
господин в потертом старомодном сюртуке и театральном цилиндре, немного
похожий на загулявшего актера, да к тому же с тонкой тросточкой, которой