"Григорий Канович. Айзик дер Мешугенер" - читать интересную книгу автора

изголовье. Ей частенько снилось, будто она, гордая, с сияющим лицом, в
цветастой шали, в туфлях из мягкой хромовой кожи, сшитых мастеровитым
Шимоном, идет по главной улице в синагогу, поднимается на хоры и бросает
торжествующий взгляд вниз, туда, где вот-вот появится - да что там появится,
спустится с небес! - ее бесценный Айзик в белоснежном талесе, в кипе и с
Торой в роскошном переплете с золотым тиснением, взойдет на амвон, и все
богомольцы примутся внимать каждому его слову и завидовать ей, дочери
краснодеревщика Лейзера по прозвищу Клистир.
Каждый сон, начиненный благодатью, облаком реял над допотопной
кроватью, над вздохами и храпами, над сколоченной в незапамятные времена
избой, над местечком, над всей притихшей землей, как шелковый талес Айзика.
Ночь была прекрасна. Ах, если бы Всевышний сотворил только ночь или хотя бы
продлил ее еще наполовину! При свете дня старая Голда чувствовала себя
неуютно. Она торопила день, чтобы он скорее кончился, и подхлестывала его,
как балагула зазевавшуюся лошадь: вьо! вьо! День не сулил ничего хорошего,
он словно был лишен того радужного будущего, которого Голда с таким
неистовством ждала. Ночью же приснившееся будущее представало перед ней во
всем выстраданном блеске - в кипе из заморского бархата, в золотом, как у
Торы, тиснении...
Между тем Айзик, как и положено отроку, не морочил себе голову будущим.
Учился он без особой охоты, но и без подстегивания и натуги. Учитель
реб Сендер на него не жаловался, ибо Айзик все быстро схватывал; знал
наизусть притчи Соломона; читал без запинки псалмы Давида; мог без ошибки
ответить, сколько было лет Аврааму, когда он взял себе в жены Сару; на каком
году жизни скончался Аарон; кому и в каком месте являлся Господь Бог. На
уроках вел себя тихо, хотя больше смотрел в окно, чем на доску или в
тетрадь.
- Ты чего все смотришь туда и смотришь? - спросил у него однажды реб
Сендер. - Там же, кроме крыши пекарни, ничего не видно.
- Там видно больше, чем вы, учитель, думаете... Окно интересней, чем
книга. Не велика беда, если страницу захлопнешь, а вот если окно замажешь...
Ответ Айзика поразил реб Сендера, который не терпел бесплодного
суемудрия и путаных иносказаний, требуя от своих учеников только того, что
знал и понимал сам.
- Что же, голубчик, случится, если окно замажешь? Ведь закрывает же
каждый умный человек на ночь ставни - и ничего... Разве все надо видеть?..
Все видит только Всевышний. А нам с тобой необязательно...
- Я не согласен. Иногда человек видит то, чего Он не видит, - произнес
Айзик, глядя на оторопевшего Сендера, и замолчал. После школы Айзик
отправлялся не домой, а на реку и, сидя на косогоре, часами наблюдал за
размеренным течением воды, за ее переливами и бликами. Казалось, он и сам
растекался на мелкие ручейки и впадал в ее спокойный поток. Иногда он
выпрыгивал из нее скользкой чешуйчатой рыбой и, насладившись гибельной
попыткой вспорхнуть ввысь, нырял обратно в пучину. С утра до вечера, не
очень заботясь о еде, Айзик жил вместе с рыбами и водорослями на дне теплой
и ласковой, как коровье вымя, реки и уносился по течению в неведомое,
манящее море, туда, откуда ни родители, ни реб Сендер, ни старшие братья и
сестры его никогда не выловят.
Он держался в сторонке от своих сверстников и однокашников, удивших
уклеек, которые в сплетенном из лозы садке напоминали потускневшие