"Григорий Канович. Айзик дер Мешугенер" - читать интересную книгу автора

серебряные ножи и вилки из столового сервиза. При виде повисшей на крючке
рыбки Айзик испытывал чувство невыразимой гадливости и боли. Воображение его
воспалялось, и ему казалось, что это бьется в судорогах не позарившаяся на
червяка или муху уклейка, а он сам.
Тут, на берегу прирученной реки, ему, отроку, пришла в голову взрослая
мысль о том, что на всем белом свете происходит невидимая и безостановочная
ловля - меняются только удилища, крючки и наживка. Разве люди - не ловчие?
Разве не пытаются поймать друг друга на свою приманку? И учитель реб Сендер,
и лавочник Вайнштейн, и местечковый пристав... Каждый кого-то ловит.
Здешние мальчишки посмеивались над Айзиком, считали его дурачком,
замкнутость принимали за трусость, обидно дразнили.
Однажды рыжий Менаше, увалень и задира, не взлюбивший Айзика за
непохожесть на других, подкрался к нему, схватил своими ручищами-кувалдами,
повалил на землю и с помощью конопатого Хаима и вислоухого Переца стянул с
него штаны, чтобы убедиться - стебелек и кулечек с семенами у Айзика впереди
или таинственная расщелинка.
- Ну? - спросил Хаим.
- Вроде бы не девка... - удостоверил Менаше. - Го-го-го! Го-го-го! -
гремело над берегом.
Айзик не сопротивлялся, не кричал, не проклинал своих обидчиков - он
лежал на траве, впившись печальным взглядом в высокое летнее небо, и, шевеля
губами, что-то невнятно шептал. - С кем это он? - распалял своих дружков
вислоухий Перец.
- С Богом, наверно, - съязвил Менаше. - Го-го-го!
- Угадал, - поднял на него глаза поверженный Айзик.
- Небось, наябедничал на нас, - вскипел конопатый Хаим. - А мы не
боимся... никого не боимся... Ни тебя, ни Его...
- Придет время, и убоитесь... А теперь отдай штаны, - обратился он к
Менаше.
То ли на задиру подействовало спокойствие Айзика, то ли его смутила
непонятная угроза, но Менаше не стал искушать судьбу и великодушно, в знак
примирения приказал Хаиму, своему денщику, вернуть одежду.
- Возьми свои панталоны, мешугенер! Пока тот одевался, они стояли как
вкопанные и чего-то еще ждали, но Айзик упорно молчал, и в его молчании в
самом деле было что-то внушенное и дарованное Всевышним, таившее в себе не
угрозу, а горестное и недоступное им понимание.
С тех пор они оставили его в покое, старались избегать, боясь, что
странный, ни на кого не похожий Айзик может и взаправду навлечь на них в
отместку какую-нибудь беду, с пугливым пренебрежением и суеверной завистью
называли его за глаза не иначе как Айзик дер мешугенер.
Прозвище прижилось и в один прекрасный день дошло до слуха Голды.
- Почему они тебя так?..
- Не знаю. Но я не обижаюсь... Если им это доставляет радость, пусть
называют... Ведь радости на свете так мало.
- Мешугенер! - вырвалось у Голды. - Надо было сдачи дать. - Ну вот и
ты, мама...
- Прости, прости, - запричитала она... - Но запомни: не небеса
защитники, а собственные кулаки...
Она принялась уверять его, что он самый умный и красивый, что
когда-нибудь и Менаше, и Хаим, и вислоухий Перец будут почитать за честь