"Лев Владимирович Канторович. Рапорт командира Головина (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

трубку приказание:
- Лево руля!
- Есть лево руля, - голос рулевого спокоен и весел.
- Так держать, - бурчит Головин и почему-то сердится на рулевого за
эту веселость.
- Есть так держать, - еще веселее отвечает трубка.
Головин снова застывает неподвижно, крепко держась обеими руками за
релинги.
Катер повернул, волна стала ударять в скулу и еще чаще окатывает
палубу.
Головин устало закрыл глаза.
Тридцать три года плавает он на этом море.
Как хороших знакомых, знает он каждый кусочек берега, каждый знак или
маяк, каждую мель или фарватер. Многие не считают его море за настоящее,
называют "лужей" и другими презрительными названиями. И верно - у дачных
мест море мелкое, нет пышных, картинных прибоев, до глубокого места надо
идти чуть ли не полчаса, очень неудобно купаться. Большие пароходы,
начиная или кончая этим морем свое далекое плавание, проходят его быстро и
незаметно. Море не радует туристов красивыми берегами или хорошей погодой.
Унылый дождик, туман и низкие, унылые отмели. Но Головин-то знает, что
стоит эта "лужа", когда на маленьком легком катере в любую погоду, в ветер
и снег, нужно пройти по участку, заскочить в капризные, несудоходные
бухты. Он знает, что стоит туман, когда не видно ни маяков, ни знаков на
берегу, а нужно не только провести свой катер, но и не дать проскочить
никому другому.
По морю проходит граница. Границу на море трудно представить как
нечто реальное. "Воображаемая линия", пересекающая море. А море одинаковое
всюду, - вода, вода, вода... Нужно знать море, как знает Головин, чтобы
эта "воображаемая линия" превратилась в ощутимую, ясно видную границу. Как
в лесу - от этого куста до того дерева, от того дерева до канавы и так
далее, - Головин идет по своему морю. От поворота течения до отмели, от
отмели до старого буйка, от буйка до траверза крохотного возвышения на
берегу и так далее.
Тридцать три года - все-таки немало времени.
Мальчишкой Головин ходил коком, юнгой и матросом на деревянных
шаландах - пловучих гробах. С шаланд перешел на тральщики, потом на
военные корабли.
Много стоила красота кораблей, ослепительное сияние медяшки и бравая,
ни с чем не сравнимая выправка матроса флота его величества.
От этих времен у Головина остались - манера ходить выпятив грудь
колесом, манера отдавать команду с громогласной лихостью, жесткие усы,
желтые от табака, и тайное пристрастие к чарке.
Потом была революция, и Головин снова плавал на шаландах - пловучих
гробах - и на старых разбитых тральщиках. Только теперь на шаландах и
тральщиках стояли пулеметы и пушки, и они считались сторожевыми военными
судами. И Головин был не матросом, а командовал этими кораблями.
Кончилась война. Головин остался на своем море. Он ходил на первых
катерах пограничной охраны. Это были парусно-моторные суденышки, и шхуны
контрабандистов легко обгоняли их.
Потом выстроили новые, быстроходные, похожие на серых щук катера, и