"Владимир Кантор. Гид (немного сказочная повесть)" - читать интересную книгу автора

Слишком много почтения в нем тогда было. Ведь Борзиков был генерал от
диссидентства. По-генеральски и вещал, глядя на Коренева снисходительно, ибо
не был тот знаменитостью, просто родственником его московских приятелей,
иначе Косте и не снилось бы у него побывать.
- Вы думаете, что я диссидент и против советской системы боролся?
Это было невозможно. Советская система была разрушена не в силу ее
внутренней несостоятельности. Это идеологическая ложь. Она была
жизнеспособна, хотя, как и всякая система, подвержена кризисам. Я был
единственный, кто в начале семидесятых годов предсказал и описал грядущий
кризис. Но мою работу расценили как клевету на советское общество. Потому-то
и гнию в этом Хамбурге.
- Зато луна тоже делается в Гамбурге, хотя и прескверно, - улыбнулся
Костя.
- Кто это сказал?! - с неудовольствием спросил великий.
- Гоголь. В "Записках сумасшедшего".
- Хм, - ответил Борзиков и примолк на минуту.
Костя, продолжая разговор, спросил простодушно:
- Рассказать вам, что сейчас в Москве?
На что, поддержанный улыбкой своей жены, хозяин немецкого дома
отмахнулся и заметил, что лично он уже все о России сказал и к тому, что он
сказал, добавить нечего и некому.
- Знаете, что по-немецки означает Россия? Я вам скажу. Russ - копоть,
сажа. Russland - страна копоти, страна сажи. Russ machen - делать
неприятности. Это точно. Пакости мы делать мастера. К этому, в сущности,
можно свести мои наблюдения над нашим Отечеством,
Фатерляндом по-ихнему. Так я соотечественникам дал вкусить яблока от
древа познания. Но яблоко-то недоеденным осталось. Еще правду о
Западе сказать надо. Поэтому лучше я вам расскажу о реальном Западе,
- серьезно произнес хозяин.
Коренев - довольно неуверенно - попытался возразить, что, мол, он сам
хочет посмотреть. Но знаменитый человек снова отмахнулся от его слов.
- Здесь, - сказал он, - правит чистоган, а потому полностью отсутствует
духовность. Это все фасад, которым они нас завлекают, а наши дела, наши
подлинные ценности им совсем не интересны. Я им пытался объяснить, что в
мире есть точки роста, которые побуждают человечество к развитию, что сейчас
именно я являюсь такой точкой роста. Я издал девятнадцать книг, пятнадцать
из них переведены на все европейские языки. Казалось бы, чего вам еще надо?
Но они увидели, что я их тоже теперь критикую, а этих кретинов только по
головке надо гладить и за все хвалить. Стали на меня фыркать. Они же все
тупые. У них еще хуже, чем у нас при Сталине. Полное одиночество. Одна
графиня умерла, так ее в особняке мертвой только на третий день обнаружили,
когда труп разлагаться начал. Тупые они, тупые. И подлые.
Он вполне презрительно среагировал на Костино возражение, что, к
несчастью, в России, даже в Москве, подобная смерть одиноких стариков -
правило, порой и коммуналка не спасает. Соседи лишь по запаху опознают, что
в квартире мертвец появился.
- Да не интересуют меня коммуналки, - возразил бывший ненавистник
российской Совдепии, а ныне враг Запада, - я вам не о старике-пенсионере
рассказываю, а о графине. Я ее хорошо знал, - добавил он грустно и
значительно.