"Владимир Кантор. Гид (немного сказочная повесть)" - читать интересную книгу автора

Потом Костя уже не раз замечал, что все ругающие Запад непременно
рассказывают о своем общении с титулованными особами. Мол, не потому ругаем,
что не приняты в лучшем обществе, а потому что истина дороже.
- Вот увидите, ко мне нынче один немецкий барон придет. Знаменитый,
конечно, по фамилии фон Рюбецаль, его папашку Гитлер повесил за попытку
покушения на него. Увидите, какой это кретин. Любит Россию, а по-русски не
волочет. Я по-немецки и то лучше его говорю, хотя не люблю, я же воевал с
немцами когда-то.
Он взял со стеллажа рядом с обеденным столом пульт, направил его на
какое-то устройство, где Костя различил среди прочего кассетные гнезда
магнитофона, устройство загорелось зеленоватым светом, и из него зазвучала
музыка.
- Музыкальный центр, - пояснил Борзиков с чувством легкого
самодовольного превосходства. Но тут же взгляд этот погасил. - Я только ради
музыки эту технику и принимаю, - пояснил он. - Вообще они придумывают все,
чтобы меньше своими руками делать. Я уже здесь двадцать лет живу, а до сих
пор не понимаю, зачем многие приборы существуют. У них тридцать сортов
зубных щеток. Представляете, какой бред! Это кретины-западники цивилизацию
придумали, а зайди в любой дом, даже дом профессора, и никаких книг вы там
не найдете, домашних библиотек у них нет. Духовности здесь днем с огнем не
сыщете. Я себя придурком чувствую, потому что когда-то книги читал, а еще
точнее, потому - что при дураках приходится жить, - сказал он, а Костя даже
вздрогнул, шофера вспомнив. Он же продолжал: - У нас есть иллюзии, что там,
где цивилизация, там сплошные Гете, Шиллеры и Гегели. Так вот, не найдете вы
их, может, раньше и были, а теперь повывелись.
Вот вам и хваленая Европа.
Костя невольно возразил:
- Не скажете же вы, что у нас каждый первый - Пушкин, каждый второй
- Достоевский, а каждый третий - Лев или хотя бы Алексей Толстой.
Борзиков вскинул кверху руку ладонью вперед:
- Именно! У нас если уж гений, то всесветный. Без немецкого
филистерства. Они перед чертой всегда остановятся, если на ней написано
"ферботен", а мы любую черту в любом деле переступить можем. Потому что нам
все нипочем. В нас во всех разбойничий дух, дух ушкуйников. Мы все - Ваньки
Каины: можем разбойничать, а можем и разбойников ловить. Я сам, как вы
знаете, из крестьянской семьи. А стал знаменитым физиком, потом философией
занялся, потом и литературой. И таких у нас полно, а у них сплошное
мещанство. Только и думают, как бы пива своего напиться. И, заметьте, сортов
этого пива здесь тоже сотни, каждому мещанину его любимый сорт. У нас, -
засмеялся он вдруг, - было проще: "Жигулевское" - и никакого выбора.
И ведь замечательное пиво было. Помню, мы по полдюжины, а то и по
дюжине бутылок в свое время выпивали.
Внезапно зазвонил телефон. Будто где-то рядом звонок раздался. Костя в
недоумении оглянулся в поисках аппарата. Но хозяин сунул руку во внутренний
карман джинсовой куртки, висевшей сзади него на стуле, и вынул телефонную
трубку. О мобильных телефонах Коренев уже слышал, но полагал, что доступны
они только миллионерам, а уж видел-то в первый раз. "Хэлло! - воскликнул
Борзиков, приложив трубку к уху, зажав ее плечом, а рукой делая подзывающий
жест своей жене. - О,
Отто! Гутен таг, о да, гутен абенд. Айн момент, майне фрау Алена вирд