"Владимир Кантор. Соседи" - читать интересную книгу автора

пригласила Павла в гости. И, когда после немалых возлияний, хамоватых
окриков, попреков и намеков мужа на каких-то любящих его баб Павел
заторопился прочь, она шепнула ему в коридоре, провожая: "Ты не думай. Он
вовсене алкоголик. И очень талантлив. Только город его портит". Но такого
романтизма она все же долго не выдержала. Началась перестройка, она
развелась, успела разменять квартиры, а потом выйти замуж за нового русского
и стать светской дамой, которая жалуется университетским подругам, что с
мужем ей поговорить не о чем, зато все ее желания выполняются беспрекословно
и сын ее учится в одном из американских университетов.
А Павел радовался, что не женился на ней, не завел общего дома.
Без светских приемов - пьяных ли друзей, как в ее первом браке, либо
богатых знакомых, как во втором,- она бы не обошлась, а он бы мучился. Эти
нелюбовь и недоверие к так называемой светской жизни, к гостям и поздним
посиделкам достались ему от отца.
Павел хорошо помнил, какой тот был, когда они еще жили вместе:
несколько угрюмый, малообщительный, хотя и добрый, иногда мастеривший
что-то, но не по дому, а какие-то свои инженерные приборы, все время с
математической или исторической книжкой в руках. Как и многие тогдашние
российско-советские математики, чувствовавшие себя представителями гонимой
властью интеллигенции, он любил историософские рассуждения и рассказы из
жизни великих людей. Но каждый вечер, лишь на пороге появлялись первые
посетители, отец сразу как-то сникал. Поначалу маленький
Паша не понимал этого, ему нравились веселье и суета в большой комнате:
расставленный для гостей стол, нарядно выглядевшие бутылки, казавшиеся очень
вкусными салаты и закуски - особенно на фоне достаточно скудной тогдашней
жизни.
Конечно же, его нервная, энергичная мать с непременной сигаретой в
зубах выглядела куда привлекательнее своего молчаливого мужа.
Но потом Павел стал жалеть отца и через жалость вроде бы понимать.
Когда приходили гости и начинались умные разговоры, шутки, анекдоты, песни
под гитару, мать прямо расцветала. Она прекрасно пела, могла без устали
просидеть за столом до утра, парируя остроты и пускаясь в язвительные
умственные рассуждения.
Часов в десять Павла обычно отправляли спать, а вскоре к нему в комнату
приходил отец, извинившись перед гостями и однообразно ссылаясь на срочную
работу. Павел засыпал и сквозь сонное забытье все-таки видел отца, сидевшего
за столом или в кресле рядом с торшером и читавшего книгу. Утром, собираясь
в школу,
Павел видел в большой комнате (родительской спальне) и на кухне
грязную, кое-как составленную посуду, валявшиеся прямо на скатерти
селедочные кости, стоявшие на столе пустые бутылки, недопитые рюмки и чашки
с чаем, в которых плавали окурки и бумажки от конфет. Пахло кисловато
остатками уже несвежей пищи, табачным дымом, алкогольными испарениями
убравшихся восвояси гостей. А мать, держа в руке зажженную сигарету и
поминутно затягиваясь ею, хмельная не от вина, а от гостевого азарта, широко
распахивала дверь в комнату Павла, где в кресле кемарил отец, и яростно,
даже презрительно говорила ему одну и ту же фразу: "Ну а ты все сидишь?!
Может, порох выдумал?" И, рассмеявшись зло, шла на кухню мыть посуду, а отец
плелся следом ей помогать: носить грязные чашки, тарелки и рюмки из комнаты
к мойке.