"Виталий Каплан, Алексей Соколов. Полоса невезения" - читать интересную книгу автора

иногда медитирует со своей пассией Ленкой Охапкиной, продавщицей из
универмага на площади Труда.
Самое скверное - недоносок нуждался в слушателях. С цивильной публикой
ему особо не светило, а вот наш брат-бродяга - существо зависимое, ему
характер проявлять для здоровья опасно. Не то чтобы Венька был таким уж
кровавым садистом. Хотя и числилось за ним кое-что - и дубинкой под
настроение помахать мог, и палец недавно сломал старому ханыге Лучникову, и
в мусарне тоже мог мокрым полотенцем по почкам отходить... Хуже другое -
иногда Копалкин вдруг выказывал принципиальность и задерживал бродягу "на
предмет опознания". А дальше начинала крутиться известная машина, и не всем
удавалось выскочить из бетонных ее жерновов.
- Ваша правда, Вениамин Андреевич, - пряча глаза, подтвердил я. -
Совсем, блин, опустился... Эх, жисть...
Прыщавый мозгляк утвердительно кивнул, глядя на меня сверху вниз. Как
уж такое получалось, понять не могу. Хотя, рассуждая абстрактно, мы сами
себя опускаем. С каким наслаждением я взял бы Веньку за шкирятник и
аккуратно размазал прыщами по занозистому забору. Но мечты, мечты...
- О! - наставительно изрек Копалкин, воздымая вверх палец. На запястье
его встрепенулся синий дракон, чем-то смахивавший на курицу. Татуировку,
видать, еще в школьные годы делал.
- О! - повторил он, затягиваясь сигаретой. - Но фактор осознания
своего падения не всегда является вектором направленной эволюции! Вот
суетишься ты, Хромой, портишь воздух и настроение порядочным людям, а какой
в этом метафизический смысл? Ну вот скажи мне, зачем ты живешь?
Из опыта я знал, что молчать себе дороже. Надо попасть в струю.
- Да уж как-то получается так, Вениамин Андреевич... Жить-то надо, и
некогда об ее смысле нам думать. Мы люди простые, книжками не балуемся...
- А я, значит, балуюсь? - моментально окрысился Венька. Надо ж, какую
чушь я сморозил. Теперь начнется пурга по заявкам трудящихся...
- Я неправильно выразился, Вениамин Андреевич, - выдавил я пересохшим
горлом. - Вы уж меня простите...
- Ну уж нет, давай начистоту, Хромой, - завелся Копалкин и даже
сигарету изо рта вынул. - По-твоему, выходит, что мы, люди думающие,
стремящиеся к духовности, элита нации - это детские погремушки? А
назначение человека, значит, рыться в помойках и откармливать клопов?
Высоты разума для вас недоступны и потому зловещи, и потому вы стремитесь
опустить всех до своего скотского уровня! О, вы куда опаснее, чем кажетесь!
Такие, как вы, когда-то зажгли костры инквизиции! На вашей совести и Бруно,
и Галилей, и Пушкин с Лермонтовым! Хищные и жалкие твари, вы хотите отнять
у нас Небо!
Венька изливался еще минут пять, и даже щечки у него разрумянились, а
мышиные бусинки глазок победно посверкивали в хилых лучах уползающего под
горизонт солнца.
Все. Он заимел свой кайф, он испытывал райское наслаждение, и
наверняка все бы кончилось оргазмом. Не подведи меня опять шкодливый
язык...
- Вениамин Андреевич, - вставил я в краткий миг паузы, пока Копалкин
затягивался сигаретой. - А это вы в какой книжке вычитали, или так, из
головы?
Кажется, Венька поперхнулся дымом.