"Николай Караев. День, когда Вещи пришли в Себя" - читать интересную книгу автора

шестьдесят четыре Тома и Приложение, исправлявшее опечатки.
На других полках творилось то же самое, с одной только разницей: там,
где Книги смыкали ряд слишком плотно, они еле подрагивали, а там, где между
Книгами оставались зазоры, они (Книги) ходили ходуном, если можно так
выразиться, в чем я, сказать по правде, сомневаюсь.
Судя же по звукам, доносившимся из второй комнаты и из кухни, там
происходило что-то не менее несусветное, а то и более, хотя в помещении
кухни (это Доктор знал точно) Книг практически нет: все мои литературные
запасы были сосредоточены в двух жилых комнатах, подальше от Влажности
(может быть, влажности? Теперь я ни в чем не могу быть уверен, так что
употреблю на всякий случай заглавную букву).
Даже сейчас я (любознательный Никопенсиус) не могу думать об
Энциклопедии Всей Земли без умиления. Ее два в шестой степени толстых
элегантных Тома были украшением моего книжного Шкафа. Эти Книги я не уставал
листать и перелистывать, находя в них всякие удивительные сведения: про
греческую старостильную православную Церковь, про квадратно-гнездовой способ
посадки Растения породы Картофель, про шедевр супрематической живописи под
названием Черный Квадрат, про Монету в десять Франков с изображением Виктора
Гюго, про Бандикутообразных, про Тест Тьюринга, про румынского Троцкиста
Барту, про Шестереночные Механизмы и множество других Вещей, которые (Вещи)
в тот День пришли в Себя.
И все же невыносимо было наблюдать за тем, как Книги стремятся на волю
подобно Птичке (Попугаю), которую отважный Никопенсиус выпустил из Клетки в
небо Городач)ьютт-сити, после чего Папа выпорол его (меня) кожаным Ремнем.
Поэтому, забыв о Себе, я ринулся к Шкафу и начал помогать Книгам выбираться
из деревянной западни.
Первый же освобожденный Том вырвался из рук Доктора и упал на Ковер.
Это был Том Энциклопедии за номером тринадцать. Он зашелестел страницами,
словно разминаясь, и принялся судорожно бить крыльями переплета.
Тем временем я освободил еще несколько Томов; их Собратья, толкаясь и
колотя один другого, спрыгивали с полки на пол уже самостоятельно. Вскоре на
Ковре настал хаос: все Книги пытались подняться в воздух. Увы, сказывался
тяжкий груз Учености: как ни махали Тома Энциклопедии широкими
цельнооклеенными переплетами, ни один из них не взлетел, ибо его (Том)
тянули вниз сотни страниц, на которых была набрана мелким шрифтом вся
мудрость Человечества.
И лишь одна Книга, не Том даже, а всего-навсего Приложение, в котором
помещались адденда с корригендой и таинственные конспирологические индексы,
оказалась достаточно легкой: уподобившись Птице, Приложение долетело до
Окна, выбило Стекло и воспарило в беременные бурей небеса.
У оторопевшего Никопенсиуса на глазах выступили слезы. Книги метались
по комнате яростно и буйствовали, словно раненые Звери. И я ничем, совсем
ничем, абсолютно ничем не мог им помочь.
Доктор растерянно оглянулся и обнаружил, что комната, где я только что
безмятежно дремал, преобразилась. Все, что могло двигаться, двигалось: чуть
слышно скрипела старая Кровать, выбиралось из Тумбочки Нижнее Белье,
сползала со Стула Рубашка, да и сам Стул, будучи раскладным, взволнованно
ерзал, желая, очевидно, стронуться с места. Ковер пробовал избавиться от
бесновавшихся на нем Книг, что упрямо не оставляли попыток взлететь. Волю к
Жизни обрели даже Стрелки на циферблате Часов: часовая, похоже, гонялась за