"Дмитрий Каралис. Мы строим дом" - читать интересную книгу автора

революции", "до войны" и "во время войны". Я пискнул "после войны". По нашей
семье можно изучать историю; у нас длинная семья.

Мы строим дом.
Мы приезжаем в субботу утром, затапливаем печку и быстро натягиваем
дачные обноски. Феликс, в рваном сомбреро и ватнике, выводит нас на улицу и
для порядка пересчитывает. Краснеют клены вдоль покосившегося забора, вянет
трава, прибитая ночными заморозками, и мелкий дождик моросит по крыше.
Предполагается, что новый дом встанет на месте старого. Но старый
решено пока не трогать, а лишь охватить фундаментной траншеей по периметру,
а когда вырастут стены нового, -- разобрать. Так вернее.
Пока мы сломали только верандочку, в которую уперлась траншея. Веранда
долго раскачивалась, скрипела и наконец рухнула, выдохнув в морозный воздух
облако пыли. "Ну все, -- сказал Феликс, -- назад пути нет". И, присев в
сторонке, долго курил, прищурив глаза.
Мы разбираем доски и отрываем от порушенных стен листы толстого
картона. На обратной стороне листов -- круто бегущие графики 1953 года;
отрывая, я рассматриваю их.
Удилов с остервенением лупит обухом топора по доске. "Ах ты, зараза! --
тяжело дышит он. -- Такое старье, а сопротивляется. Гнилуха..."
Мне не нравится, как он неуважительно отзывается о веранде. Но я молчу.
-- Расколешь! -- предостерегает его Молодцов.
-- И хрен с ней! -- разгибается Удилов и смотрит на Саню. -- Все равно
на дрова.
-- Никола! -- выбрасывает папиросу Феликс и поднимается. -- Хорошие
надо складывать отдельно. Не халтурь!..
Я отрываю очередной лист картона, и из-под него что-то падает на землю.
Деньги! Две огромные, еще хрустящие бумажки по пятьдесят рублей. Ого!..
Мы расправляем их и рассматриваем. Да, были денежки. Удилов начинает
вспоминать, что можно было купить на одну такую деньгу.
-- Батина заначка, -- усмехается Феликс. -- С гонорара припрятал и
забыл. У него такое бывало: гонорар получит, накупит нам подарков, матери
деньги отдаст, заначку спрячет, а утром ходит по дому -- во все углы
заглядывает. Не помнит, куда сунул. "Феликс, я тебе вчера деньги не давал? А
Верке? Поди выясни потихоньку. Только Надьку не спрашивай, та сразу
продаст". А мать Надьку и подсылала за батей следить. Одно слово-
милиционер. Ее и во дворе так звали.
-- Майор Пронин ей в пометки не годится, -- соглашается Молодцов.
Даже сейчас, когда мы без дураков строим дом, вкалываем, Надежда все
равно шастает сюда с проверками. Четверо бесконтрольных мужчин на даче
внушают ей подозрения. То какие-то тапочки ей забрать надо, то приготовить
нам яичницу, то библиотечную книгу забыла... А потом обзванивает наших жен и
докладывает.
-- Да, Саня, жизнь у тебя не сладкая, -- сочувствуем мы Молодцову.
-- Что ты! -- соглашается младший зять. -- Двенадцать лет, как под
колпаком у Мюллера!
Саня взваливает на плечо бревно и добродушно сокрушается, что его --
орла и тамбовского волка -- так быстро окрутила какая-то ленинградская
пигалица. "Я тогда и глазом моргнуть не успел", -- Саня разворачивается --
мы с Феликсом едва успеваем пригнуться.