"Дмитрий Каралис. Случай с Евсюковым (рассказ)" - читать интересную книгу автора

близкого телевизора, который Фаддей Кузьмич включил, когда затеялся гладить
брюки, слышался голос политического обозревателя: он рассказывал о
безобразиях на Юге Африки.
"Только бы здесь не загреметь, последний рывок остался..." - Фаддей
Кузьмич потрогал увитые виноградными плетями решетки, проверяя, надежно ли
они укреплены наверху - там, где примыкали к его балкону. Вроде надежно.
Фаддей Кузьмич хорошо помнил, как помогал Косте Боровикову ставить эти
узорчатые решетки и как они с женами отмечали потом завершение строительства
- здесь же, на балконе. От тополиных листочков шел горьковатый вяжущий
запах, и по скатерти походного столика бегали солнечные пятна. Тогда у них с
Маргариткой все и началось. Она пошла на кухню проверить, готово ли мясо, он
вызвался ей помочь...
Фаддей Кузьмич поиграл плечами, разминаясь, и оглянулся на темное окно
спальни Боровиковых. Он знал, что там стоят две кровати, разделенные
тумбочкой с телефоном, шкаф с бельем, а у окна возвышается проволочная
конструкция с цветочными горшками. Теперь все это скрывала бледная желтая
портьера, которая слегка колыхалась у чуть приоткрытой форточки.
"Ну, с богом!" - напутствовал себя Фаддей Кузьмич и осторожно влез на
решетку. Он добрался уже до середины и ухватился рукой за ограждение своей
лоджии, как в спальне Боровиковых пробренчал будильник. И - что самое
поразительное! - тут же замолк. "Что за чертовщина? - замер Фаддей
Кузьмич.- Ведь никого не было дома, я же звонил..."
Он спустился на пару ступенек вниз и склонил голову, вслушиваясь. В
комнате негромко переговаривались. Точно!..
Вот звякнуло что-то тонкое и стеклянное, и раздался хрипловатый голос
Кости: "Уже одиннадцать..." Фаддей Кузьмич придержал шелестящие на ветру
листья винограда. За портьерой вспыхнул размытый огонек спички и, померцав
недолго, погас. В это время раздался второй голос, но Боровиков закашлялся,
и Фаддей Кузьмич смог лишь убедиться, что голос принадлежит женщине.
Какая-то неосознанная тревога постучалась тут в сердце Фаддея Кузьмича.
Но что за тревога, почему? - он не мог да и не имел времени разобраться.
Шевельнулась портьера, и форточка захлопнулась. "Однако..." - только и
подумал Фаддей Кузьмич, в котором намек на чужие страсти вызвал сложное
чувство: и неожиданную зависть, и легкое возбуждение, и еще черт знает что.
И это "черт знает что" каким-то образом увязалось и срослось с необъяснимой
пока тревогой, царапнувшей сердце. Но тут внизу, скорее всего у Данилы
Фомича, стукнула балконная дверь и что-то загремело.
Фаддей Кузьмич мигом взлетел в свою лоджию.
Этаж пятый.
Распахнув приоткрытую дверь, Евсюков сразу же бросился к столу с утюгом
и выдернул вилку. Одеяло, слава богу, не дымилось, и замерзшая ладонь Фаддея
Кузьмича ощутила приятное тепло в меру нагретой материи.
Евсюков постоял посреди комнаты, постигая мысль, что он вновь дома.
Хорошо. Тепло. Диванчик. Телевизор работает. Он достал из шкафа шерстяные
носки и проковылял в ванную. Теплая струя лизнула окоченевшие ноги. Евсюков
прикрыл глаза. Казалось, он добирался до своей квартиры целый день.
Краюхины, Щегловы, Кривых, Боровиковы... Он на ощупь прибавил горячей. А
если бы не было сегодняшнего путешествия? Ноги начали отмокать,
пропитывались теплом. Евсюков нашел руками струю и пошевелил пальцами. Так
бы все и осталось, как было? Скорее всего... Но теперь уж, граждане,