"Дмитрий Каралис. Записки ретро-разведчика. Из варяг в греки" - читать интересную книгу автора

Буревестник. Зал негодующе взвыл, а противник в красном углу ринга еще
больше насупился. Я думаю, фашистская фамилия противника придала ему честной
комсомольской злости. Трепку он мне задал изрядную.
Меня пытались обижать и за намек на связь с абвером, и за мою
гипотетическую принадлежность к его антиподам - евреям. Я легко вспыхивал
обидой, дрался и завидовал тем, у кого фамилия Соколов или Орлов. Верхом
совершенства безусловно была фамилия Зорин. Майор Зорин! Полковник Зорин!
Стальной взгляд, хладнокровие, пачка Казбека на письменном столе...
Допустим, был бы я евреем. Обидели тебя русские - пошел к своим и
поплакался. И татарином быть неплохо - они работали дворниками, мясниками,
приемщиками утильсырья, стояли с тележками около мебельных магазинов, а
напившись, гоняли по двору своих черноглазых жен и детей. Татары тоже могли
заступиться, хотя в трезвости вели себя очень тихо.
А кому пожалуешься с моей фамилией? Евреи за своего не принимают, а
доказывать, что ты русский с фамилией Каралис - просто смешно... Начнешь,
как дурак, паспорт предъявлять, - тебе в ответ: Бьют не по паспорту, а по
роже!
Когда с высокой партийной трибуны провозгласили, что в СССР
сформировалась новая историческая общность - советский народ, я порадовался.
Вопрос фамилии как бы отпал - просто советский человек по фамилии Каралис.
Но очень скоро эту историческую общность отменили, и я опять оказался сам по
себе. Не то, чтобы я каждодневно нес бремя своей загадочной фамилии, но
напрягаться случалось.
Национальный вопрос вырос передо мною в самом начале девяностых, когда
республики бросились подсчитывать, кто за чей счет живет, кто кого кормит и
поит. Народ в Питере тоже стал понемногу одуревать, а в литературе так и
вовсе требовалось самоопределяться: либо ты русский человек, и по праву
носишь имя русского писателя, либо ты иной национальности, и тогда ты
руссоязычный писатель. Никто меня, конечно, за грудки не тряс: ты, дескать,
с кем? но достаточно прозрачно намекалось, что быть просто писателем в наше
сложное время не удастся. Требовалось, по примеру республик,
самоопределиться.
Доказывать кому-то, что я русский, было унизительно, а после того, как
меня с двумя писателями-юмористами забрали по пьянке в милицию, и я за
компанию объявил себя евреем, стало бы просто смешно. Биток мы тогда огребли
поровну, я даже чуть больше, потому что не орал про фашистов и пидорасов, а,
мгновенно отрезвев, принялся уворачиваться от новомодной резиновой дубинки и
пытался предъявлять сержантам фрагменты бокса, чем и заслужил их повышенное
внимание. Но лавровый венок достался моим корешам-евреям, а меня
общественность встретила недоуменным пожатием плеч. Дело предстало таким
образом, что юмористов били за национальность. А чего сунулся ты, если на
самом деле не еврей, непонятно... Евреи осторожно пожимали мне руку, русские
насторожились еще больше...


В Рождество 1992 года в нашу квартиру позвонили. Милая девушка, чем-то
неуловимо похожая на мою младшую сестру, с порога протянула мне паспорт.
- Дмитрий Николаевич, я - Лена Каралис, из Москвы. Нашла вас по
справочному. - И улыбается радостно.
Вот, думаю, какая закавыка. Прямо, как в кинофильмах с