"Дмитрий Каралис. Дорогая Мирей Матье!.." - читать интересную книгу автора

ручку, стоял толстощекий карапуз. За ними темнел куст шиповника. Кусочек от
этого разросшегося куста братья намеревались увезти с собой.
- Та, мала путем прать, тома сажать... Они хотели дождаться хозяина и
спросить разрешения. Мы стали объяснять, что хозяин дома, участка и сарая -
Толик (что он и подтвердил длинным церемонным кивком, едва не рухнув со
скамейки), а то, что за забором - то ничье, и можно брать спокойно, но
братья улыбались и гнули свое: Та, та, ната хозяин. Мала путем прать. Путем
вотка пить... Тогда Володя тихо выматерился, принес лопату и повел братцев к
фундаменту. Сравнительно быстро и всего два раза упав, он обкопал куст
канавой и предложил выдернуть его к едрене-фене всем колхозом. Шведо-финны,
вникнув в его замысел, замахали руками и отделили два небольших кусточка.
Канаву они засыпали и старательно затромбовали. Стукаясь лбами, мы с князем
засунули шиповник в мешок и донесли до шведо-финской машины. Вот так Россию
по кускам и растаскивают,- угрюмо констатировал Толик, а мы с князем стали
вытаскивать зубами шипы из ладоней.
Братья уложили мешок на багажник своей Вольво, нацепили офицерские
фуражки, купленные у фарцовщиков в Выборге, прихватили красивую бутылку,
палку колбасы в прозрачной коробке и с хохотом протиснулись в калитку.
Зельдовичи закрывали окна. Чтобы как-то их подбодрить, я вскричал что-то про
общеевропейский дом. Князь Андрей икнул за моей спиной и бормотнул
французское извинение.
Дальнейшее я помню приблизительно. Толик, измазанный вареньем, лежал на
скамейке и мычал, что у него претензий к финнам нет, но если есть у них, то
пусть подают в международный суд в Гааге. Племянник Жора пытался продать
шведо-финнам военные значки с изображением танков и бархатный вымпел
Победителю социалистического соревнования. Не знаю, удалось ли ему - я
слушал цыгана - настоящего, в красной атласной рубахе и сапогах - откуда он
взялся? Он пел под гитару, а его цыганята кололи моей книгой грецкие орехи и
пили пепси. Я отобрал у них книгу и передарил ее князю. Он стоял, держась за
березу, и доцент меланхолично лил ему на голову воду из чайника. Так книжица
и уехала в Париж с надписью: Толику Мотальскому - лучшему кочегару среди
писателей и непревзойденному писателю среди кочегаров.
Приходили и уходили какие-то загадочные люди - пили, хохотали, орали
песни, обнимали оживевшего князя, ездили на мопеде, плясали летку-енку,
играли в футбол милицейской фуражкой - Эрни в ватнике стоял в воротах, орали
лозунги: Финляндию - финнам!, Не отдадим России!, Мы говорим нет частной
собственности! Да здравствует нищета!, я прятал и перепрятывал бутылку
Алазанской долины, а потом проснулся Толик, изумленно поморгал глазами,
надел очки и принялся всех разгонять. К едрене-фене.
- Конец! Конец! - выталкивал он пришельцев.- По домам! По домам!
Ауфвидерзейн! Нах хаус! Хватит безобразничать! Всех уволю!..
Он заперся в своем сарайчике, и мы принялись ставить за забором
палатку, которая оказалась у запасливых братьев. Побледневшего князя мы
предусмотрительно уложили головой к выходу.
Ночью доцент несколько раз вскакивал и будил нас испанскими возгласами.
Спросонья мне казалось, что я где-то за границей. Так, в принципе, оно и
было.
Из палатки я выполз под утро. Зеленогорск спал, и только птицы
неистовали в верхушках деревьев. Кряхтя и проклиная свою безрассудность, я
нашел Алазанскую долину и выпил полстакана. Стол был пуст, словно выметен.