"Дмитрий Каралис. Чикагский блюз (Повествование в рассказах)" - читать интересную книгу автора

ним, но Катька, взглянув сначала на Гриню, потом на мопед, поблагодарила и,
изящно заложив мяч в корзину, продолжила игру в "минус пять" с
третьеклашками. Я-то знал, что ей нравится Лёньчик, студент филфака, который
носил дымчатые очки, как Анджей Вайда, крутил в парке на турнике "солнышко"
и обращался к Катьке на "вы". Он играл с нами в волейбол, высоко выпрыгивал
к сетке и называл нас стариками и корифеями.

В тот день я тащился с картошкой и двумя бутылками молока из магазина,
и Гриня притормозил возле меня.
- А чего это твоя сеструха целку из себя строит? - сквозь треск мотора
прокричал Гриня. - Или тебе все-таки дает?
Он захохотал и умчался на своем вишневом мопеде.
Я почувствовал, как загорелось лицо, и остановился возле водопроводной
колонки. Огляделся - улица была пуста, нас никто не слышал. И тут до меня
полностью дошел смысл сказанного. Я умылся, попил ледяной воды и сел на
склоне канавы, кусая травинку и соображая, что теперь делать. Ошибки быть не
могло-я все расслышал так, как расслышал.
В канаве стрекотали кузнечики, а за моей спиной добродушно фыркала
пасущаяся на поляне лошадь.
Я подумал, что есть смысл дождаться, когда Гриня поедет обратно, и
метнуть в него сетку с картошкой. А когда он свалится со своего мопеда,
плеснуть в него молоком и сказать: "Так что ты молол своим поганым языком?
Повтори!" А потом пусть он меня лупит, если догонит...
Я просидел с полчаса, но Грини не дождался. До дома меня довез дядя
Жора, возвращавшийся из города на своей "Волге" с блестящей фигуркой оленя
на капоте. Он притормозил у колонки и махнул мне рукой. На заднем сиденье у
него синели два новеньких почтовых ящика.
- Давно надо было купить, - похвастался дядька приобретением. - А тот
фанерный выброшу к чертовой матери, сгнил совсем.
- А второй зачем? - спросил я.
- Вам, - пожал плечами дядька. - А то газеты на крыльцо кладут, письма
камушком придавливают. Как в деревне...

На следующий день отец с дядей Жорой привернули к воротам два синих
почтовых ящика, и тетя Зина принесла из сарая пузырек с белой нитрокраской и
кисточку.
Мы с Чарли сидели на бревнах, сложенных около забора, и смотрели, что
собирается делать его хозяйка. Настроение у меня было поганое. Я не спал
половину ночи, но так и не придумал, как поквитаться с Гриней. Лезть в
драку? Да он отшвырнет меня своими ручищами. Сделать хорошую рогатку и
выбить ему глаз? Подкараулить возле дома и врезать колом по загривку? Все
это пахло детской колонией, но нельзя же прощать такие гадости. А если он и
дальше будет выкаблучиваться при всех, жизни мне в Зеленогорске не станет...
Тетя Зина размешала кисточкой краску, Чарли фыркнул от сладковатого
запаха, и на синий фон легли мелкие белые буквы: "Г. М. Банников".
Тетя Зина перешла ко второму ящику, Чарли крутнул головой, чихнул и,
соскочив с бревен, ушел на участок. Тетя Зина, пожалев бедную собаку,
которой вредная хозяйка не дает дышать чистым воздухом, быстро настрочила на
нашем ящике "С. М. Банников" и полюбовалась ровностью букв.
- Вот это я понимаю - работа! - похвалил отец надписи. - И что очень