"Курмангазы Караманулы. Одинокий всадник " - читать интересную книгу автора

холмов, проникали до самых днищ оврагов, ни одна былинка не оставалась без
их нежной ласки.
Добравшись до лощины, заросшей полынью, одинокий всадник с рыси перешел
на шаг. Возле некогда отвесного, а теперь осыпавшегося пологого склона он
остановился и слез с лошади.
"Это где-то здесь", - подумал он.
Поднялся по склону наверх и начал оглядываться по сторонам, стараясь
сориентироваться. Наконец глаза его остановились на небольшой купе кустов
акации, и он не столько узнал место - узнать было трудно, - сколько
догадался, что это именно там.
Пять лет назад, когда он был тут в последний раз, на месте буйно
разросшихся сейчас кустов торчало лишь несколько довольно чахлых веточек. Он
подошел к этим кустам, отмерил пять шагов на восток, потом сделал еще шаг
вправо, скинул бешмет, опустился на колени и вонзил кинжал в мягкую,
податливую, едва скрепленную корнями полыни землю.
Он не ошибся. На глубине сантиметров тридцати кинжал ткнулся во что-то
твердое. Кулбатыр стал быстро откапывать находку и вскоре вытащил из ямы
довольно длинный предмет, обернутый в старую промасленную кошму и
перевязанный волосяным арканом.
Некоторое время сидел передыхая и отирая со лба выступивший пот. Потом
взрезал аркан и развернул кошму. Перед ним лежала новенькая винтовка,
вороненая сталь которой матово поблескивала в свете луны. Был тут такой же
новенький наган и небольшой брезентовый мешок, наполненный патронами.
Из своего коржуна Кулбатыр достал большую тряпку и принялся оттирать с
оружия масло. От времени масло загустело и крепко пристыло к металлу.
Оттиралось оно плохо. Пришлось немало повозиться, прежде чем винтовка и
наган были приведены в порядок. Кулбатыр зарядил и то, и другое, и грохот
выстрелов распорол ночную тишину. Испуганный жеребец метнулся в сторону,
чуть не порвав аркан, которым был привязан к кустам.
Револьвер Кулбатыр сунул за пазуху, винтовку кинул за плечи, оперевшись
на стремя, легко бросил в седло свое большое тело и отправился в сторону
Жылкыкудука.
Время перевалило за полночь и луна начала уже меркнуть, когда он
добрался до берега Калдыгайты. Сдерживая коня, он неслышно подъехал близко к
аулу и прислушался. Рядом с четырьмя юртами, приткнувшимися к песчаным
барханам, можно было различить чернеющие силуэты коров и овец. Не доносилось
ни звука - аул безмятежно спал.
Первый раз он приехал сюда трое суток назад, тоже под покровом ночи. Но
сразу к своей юрте идти не посмел.
Несколько раз обошел стоянку, приглядываясь и чутко прислушиваясь.
Теперь почему-то о том приезде вспомнилось с тоской. "Нет, не примет его
родной аул, не суждено ему пожить в покое, лаская детей и гоняя на пастбище
скот.
Раис, наверно, уже давно вернулся из Нарулгена, забрал Аккагаз и
отправился в условленное место. Аккагаз сейчас, конечно, слезами давится:
какой же матери легко оставить своих детей! Не везет ей, бедняге. Так не
везет! Она ведь и хорошего-то ничего в жизни не успела повидать. Одна
билась, чтобы хоть как-то прокормиться, одна растила детей, и только лишь
его обещание непременно вернуться поддерживало ее все эти годы. Да, он
сказал ей: вернусь. И вернулся. Но много ли радости принесло его