"Н.Каратыгина. Через борозды (рассказ)" - читать интересную книгу автора

миссаровскому лицу. - Такие запугивают... Чистка нужна..."

Подъезжали к селу. Налево мелькнул сизый валун, занесся журавль, и
резнули желтизной новые крыши.
Сердце заметалось в груди кривым скоком. Андрей бросал голову из сто-
роны в сторону, узнавая и не узнавая родины.
- Дядья удивятся... - крикнул Митрий, подкатывая.
Дядья, конечно, удивились и обрадовались, особенно, когда зашелестела
сухая махорка.
Задымилась коптилка, затенькали балалайки. Махорочный дух пополз во
все углы.
Андрей сидел на скамье. Оцепенел в полудреме. Улавливал новые слова,
радовался им, но где-то в теле неустанно скоблило, ныло...
- Что?.. Что такое?..
- Мамкины песни... - вспомнил Андрей.
Далеко пугливо отошли мамкины песни. Визжат вместо них частушки, а
старая песня старых матерей полегла под звонкими словечками: "продукт,
декрет, организация".
Андрей заснул.

Следующий день потек быстро. С утра поехали к хуторянам, к богатеям.
Дядя младший ловко менял махорку и мыло.
В одну из деревень Андрей поехал один. Тут-то и понял, что пора подх-
ватить подмышку сельское хозяйство, чтобы оно не пошло прахом.
Кусок хлеба оказывался дороже золота.
Андрея жестоко уязвляло хитрое, жадное лицо крестьянина, его зажатый
на куске хлеба кулак.
- Вернусь в Питер, поговорю, - мечтал Андрей.
По дороге встретил комиссара. Хмурое жирное лицо разлезлось и Андрею
почудился самогонный дух.
Надо было собираться обратно.
Когда Андрей сел закусить ("- положи, хозяйка, еще картофелю, больно
рассыпчатый да масленый"), распахнулась дверь и над порогом весь воздух
вытеснила дородная баба. За нею вкатился ребенок, повязанный теплым
платком, но без чулок, с бурыми коленками.
- Здорово, Гвоздев, сказала баба, а мальчишка, приблизившись и
взвизгнув, как собачонка, ковырнул в носу, хлюпнул и вытер пальцы об
Андреевы сапоги.
- Ну, ты... - отмахнулся Андрей.
- Ничего, ему можно... Крестник, - улыбалась баба. - Не узнаешь
крестника-то?.. Мишка Алексеев, Логовской. Ну?
Андрей сразу вспомнил.
...Сизое утро, осеннее, далекое, темные ребра телеги над вялой тра-
вой, баба-раскаряка, в раздвинутых коленях берегущая живой визгливый ко-
мок... Неслись, помнится, круглые, добрые звуки колокола, и недавно под-
кованная лошадь, заигрывая, звенела копытами по случайным камням...
Встречные, сторонясь, усмехались, бабы не то с завистью, не то с сожа-
леньем поводили плечами:
- У Анисьи Логовской опять скулит... Седьмой уж, и все мальчишки!..
- Здравствуй, Анисья, - сказал Андрей. - Проводить кума пришла, спа-