"Варвара Карбовская. Он и она" - читать интересную книгу автора

Но вот в один прекрасный день вместо нее появилось очень важное
постановление, в котором говорилось о том, что необходимо укрепить
государственную дисциплину на производстве и, между прочим, что
рабочим-изобретателям нужно оказывать всемерную помощь и поддержку. Те же
лица, которые тормозят работу, заслуживают самого сурового порицания.
И тут словно какая-то пружина развернулась внутри у Четверкина.
Вертится он, бегает, звонит, пишет, выхватывает из пухлой папки одно за
другим заявления, планы, чертежи, проекты.
- Поглядите, товарищи, как я работаю, помогаю, поддерживаю! Зачем же
зря говорить, что предложение три года пролежало? Не лежало оно, а торчало у
меня в мозгу, как гвоздь, не отрываясь думал о нем день и ночь, а теперь
пришло время - и провернем его в два счета!
Рабочие-новаторы говорили:
- У Четверкина совесть проснулась.
А Совесть вовсе и не спала. Просто она у Четверкина была забитая и
замордованная, и, кроме того, последнее время он ее держал в парандже, -
конечно, дело семейное. И все же она из-под темной паранджи шепнула:
- Не за совесть, а за страх веретеном вертишься, грош тебе цена,
Четверкин.
Но он на это ей сказал:
- Цыц! Горячка схлынет, опять буду жить не тужить, - и рысцой побежал
на доклад к директору.
- Небось потужишь, - посулила ему вдогонку Совесть, но он сделал вид,
что не расслышал: так было спокойнее.
Вошел в кабинет, захлопнул за собой дверь и оставил Совесть за порогом.
Но тут вдруг директор, упершись кулаками в стол, поднялся со своего места и
страшным голосом спросил:
- Четверкин, где у тебя совесть?
И в это время директору показалось, что из-за двери тихонький голос
прошелестел: "Тут я..." Но директор не поверил своим ушам и стал слушать
Четверкина, при котором вместо Совести в последнее время неотступно
находилась Наглость, и он чувствовал себя в ее присутствии совершенно так же
развязно и весело, как с Сонечкой Щекотихиной из Матаньина тупика.
И Четверкин - вот уж именно со свойственной ему наглостью - начал
уверять, и даже с драматической слезой в голосе (бессовестные люди нередко
подпускают драматическую слезу), что завод для него святая святых, а
директора он, Четверкин, любит "любовью брата, а может быть, еще нежней".
Однако, как ни врал Четверкин, как ни выкручивался, на этот раз ему не
сошло с рук. Потому что, человека без совести при желании всегда можно
распознать. До сих пор у директора не было такого особенно сильного желания,
но, когда дело вплотную коснулось чести завода, желание вспыхнуло, и при
этой вспышке директор ясно увидел: Четверкин - человек без совести, а стало
быть, и без чести... Но... Но, снабженный довольно приличной
характеристикой, он, Четверкин, говорят, уже устроился на другом месте и
процветает. Пока-то еще распознают, что он не живет больше со своей
совестью, а распознавши, пожалуй, еще скажут: "Это дело личное, семейное..."
Вот он и процветает.