"Варвара Карбовская. Одна такая" - читать интересную книгу автора

ей-богу, подобрал какого-нибудь муругого кобелька под цвет шевелюры
народного артиста и стриг бы его круглый год. Совесть не позволяет!
- Гаврилыч, но почему, друг мой, ты не допускаешь, что это самое...
истинное и чистое чувство? - снова спрашивает с какой-то особой
настойчивостью Палсаныч и то и дело повторяет неизбежные во время душевных
волнений свои слова-выручалочки - "это самое". А сейчас он почему-то
взволнован. Он подымает глаза чуть вверх, смотрит на отражение Гаврилыча и
ждет, чтоб оно заговорило. Но Гаврилыч трудится над правым ухом знаменитого
человека, осторожно выстригивая из него пучок седой щетины. Покончив с этим
делом, он говорит вкрадчиво:
- Могу вам, Палсаныч, рассказать про одну такую. Она у нас в вестибюле
пять часов кряду просидела, тоже Мамышева подкарауливала. Мы с швейцаром
даже удивились-до чего вынослива, арбузом ее кормили и провели с ней
собеседование на моральную тему. Арбуза она поела, наши слова в одно ухо
впустила, в другое выпустила, зато свое мировоззрение развернула полностью.
Она еще в ту пору была начинающая.
- Начинающая... в каком смысле? - глуповато спрашивает Палсаныч.
- В смысле охоты за знаменитыми, много зарабатывающими мужьями, -
поясняет Гаврилыч. - В процессе беседы выяснилось: живет скудновато, хотя
одета и причесана модно. Мать на нее весь свой заработок тратит. А девица
работать не желает. Говорит: "Вставать чуть свет, переть на работу, вылупя
глаза..." - Гаврилыч подмигивает в зеркало. - С нами она в выражениях не
стеснялась... "Это, говорит, удел сереньких людей". - "А ты, стало быть,
яркенькая?" - "Пока, говорит, нет, а со временем, жива не буду, заблещу.
Чтобы куда ни пришла, куда ни приехала, все говорили: это жена такого-то!.."
Вы что, Палсаныч, морщитесь? Не беспокоит?
Палсаныча кое-что беспокоит, но он считает, что это вне парикмахерской
компетенции.
- Заблещу, говорит. Поставила себе цель в жизни- выйти замуж либо - за
Мамышева, либо... Тут наш швейцар ей говорит: "Извиняюсь, девушка, Мамышев
между прочим женатый". А она ему преспокойно парирует: "Из-за чужой жены я в
девках сидеть не намерена. Женатого развести не такой уж непосильный труд,
кто умеет. Надо действовать путем сравнения: жена у него пожилая, а я
молодая; у нее кожа поблекшая, а у меня свежая, она его пилит, а я ему буду
с утра до утра фимиам воскуривать".
Гаврилыч укоризненно смотрит в зеркало, в глаза своему клиенту.
- А ведь сознайтесь, Палсаныч, что многие работники искусства на фимиам
падки.
- Падки, - тихо и грустно соглашается Палсаныч.
- То-то же. В общем, я вам скажу, перед нами развернулось такое
мировоззрение, что у бродячей мартовской кошки, прошу прощения, ей-богу,
чище. Там, на крыше, по крайней мере корысти нет, одно чувство, хотя бы и
кошачье. А тут сплошная корысть. Она заранее и гонорары ваши подсчитает и
вычтет, что на алименты прежней семье отсеется.
Палсаныч меняется в лице. От прежней игривости и лукавства не осталось
и следа. Он недоверчиво смотрит на свое отражение.
- Вам волосики короче не делать? - как ни в чем не бывало спрашивает
Гаврилыч. - Отпускать решили, за модой следить начали? Что ж, это хорошее
дело. А супруге нравится?
Палсаныч бурчит под нос что-то неразборчивое.