"Владимир Петрович Карцев. Максвелл (Жизнь замечательных людей)" - читать интересную книгу автора

У Максвелла в академии сразу же появилось прозвище - Дуралей. Он,
казалось, нисколько не тяготился им, но с той памятной первой встречи со
своими будущими соучениками не искал сближения с ними, предпочитая
одиночество. Время от времени он с непроницаемым лицом бросал какие-то
фразы, саркастические замечания, большей частью непонятные окружающим.
Единственной его реакцией на шутки и поступки его одноклассников была
быстрая, летучая улыбка, только ею выдавал он свою большую чувствительность.
Только ею и коротким, глухим смешком.
Его успехи в классе были далеко не блестящи. Учитель греческого мистер
Кармайкл считал своей первой задачей рассаживать учеников в соответствии с
их школьными успехами, и Джеймс никогда не сидел впереди. Он сидел
где-нибудь в средних или даже задних рядах и под ритмическое бормотание:

di... do... dum... di... do... dum...

думал о чем-то своем. Он легко мог бы выполнять задания лучше, но дух
соревнования в малоприятных занятиях был для него глубоко чуждым. В
изучаемых греческих глаголах он видел лишь трупы слов, останки мертвого
языка.
Учеба шла все хуже и хуже, он отсаживался все дальше и дальше назад, ко
все более и более агрессивным соседям, отдававшим все свои силы и
способности издевательству над Джеймсом.
Джеймс редко принимал участие в общих играх, хотя и болел за школьные
команды. Особый интерес он проявлял к двум играм - кручению волчка и
"камешкам" - игре, в которой нужно было попадать камнем в другой камень и -
что еще более желательно - рикошетом и в третий, и в четвертый. Как
заманчиво было бы свести позднейшие устремления Максвелла - цветовые волчки
и анализ движения молекул - к этим бесхитростным играм! Но цепь связей
сложна; она таинственным образом переплетается с другими связями. И тем не
менее как бы путаны переплетения ни были, образ школьного или гленлейрского
волчка или образ сталкивающихся камешков, несомненно, помог всегда предметно
мыслящему Максвеллу в обретении идей иных, совсем не очевидных, совсем не
предметно-ощутимых.
Больше всего любил Джеймс бывать один. На зеленом, покрытом травой и
цветками дикой примулы и чертополоха заднем дворе академии, на склоне холма
ловил Джеймс громадного шумного шмеля, долго разглядывал его, свирепо
виляющего брюшком, и отпускал. Несколько деревьев на том склоне служили ему
гимнастическим залом - он часто висел на них, иной раз приняв какую-нибудь
"классическую" позу, несомненно, перенятую у обожаемых им лягушат.
Лучше всего было в "старине 31", где зимой грелся у камина своей сестры
отец, где дом был полон родными, где была кузина Джемима, наблюдавшая за
занятиями Джеймса. Сама она занималась изучением искусства гравюры, и даже
Джеймсу иногда - в исключительных случаях - разрешалось использовать ее
резцы для собственного развлечения. Джеймс резал с удовольствием,
результатом были несколько грубоватых гравюр - голова старухи, выполненная
не без чувства, но с отсутствием того, что принято называть
художественностью. Не зная, куда девать энергию, он занимался вязанием.
Больше всего увлекало Джеймса чтение. Богатая библиотека дома давала