"Лазарь Кармен. Сын мой" - читать интересную книгу автора

что чиновник по ошибке указал нам на Вильманстранд, здесь также евреям жить
не разрешалось. Я насилу отвоевал вас - тебя и маму, мне же было предложено
немедленно оставить Вильманстранд. Прихватив немного белья, в тот же день
отправился в Петроград. Здесь мне по закону уж никак жить не полагалось, но
благодаря добрым друзьям, дававшим мне ночлег, и чисто звериной осторожности
я кое-как тянул свое существование. Я очень тосковал по вас. Иногда бродишь
по пустынным улицам в белые ночи один и в отчаянии хочешь стукнуться головой
о стену дома. Стосковавшись вконец, я сажусь в поезд и мчусь к вам через
Белоостров. Я старался приезжать с сумерками и, как вор, крадучись вдоль
заборов и хоронясь за соснами и придорожными камнями, пробирался к вам.
Первые два дня я прячусь дома, а на третий, осмелев, выхожу на улицу.
Помнишь, мы катались по Сайме и рвали огромные и светлые, как фарфоровые
чаши, водяные лилии, ходили к шлюзам и смотрели, как пропускают груженные
лесом лайбы. Иногда мы забирались на один из сотен островков на воде,
разводили костер и пекли картошку. И всегда, когда я попадал на такой
островок, я с болью думал - уж чего пустыннее, чего диче этот островок, один
камень, сосна, змеиные норы, а и здесь жить строго-настрого воспрещено...
А помнишь еще, как однажды мы возвращались с тобой на велосипеде домой
за пять верст из соседней деревни лесом. Ты стоял сзади меня на подножке в
своей полосатой фуфаечке и пестрой итальянской шапочке. Хорошо было. Пахло
сосной, звонко куковали кукушки. Иногда в просветах елей, берез и сосен
усмехнется серебристая Сайма. Часто на ходу ты соскакивал с подножки,
подбегал к сосне и, набрав свежей земляники, подносил мне. Иногда навстречу
нам показывалась цыганская фура, набитая цыганами, или мчался автомобиль с
туристами, возвращающимися с Иматры, и шли рабочие с катушечного завода и
одинокие крестьянки с молочными продуктами.
Вдруг из-за сосен вывернулся полисмен, тот самый, который вручил мне
бумагу о выселении. Ах, как он выпучил глаза. Его ошеломила моя дерзость.
"Н-да-с!" - вырвалось у меня.
"Что да-с, папа?" - спросил ты.
"Ничего, детка, когда-нибудь узнаешь". - И я сильнее нажал на педали.
По приезде домой я тотчас же собрался и оставил деревню. И хорошо, что
поспешил, полисмен не замедлил нанести визит нашим хозяевам, добрым финнам,
и пригрозить им штрафом...
Переехали мы наконец сюда, и здесь нам не давали жить. Помнишь, всю
зиму и лето толклись у нас урядники и понятые - грязные, бородатые дворники
с запахом махорки. Ясное, красивое лето они превратили в сплошные сумерки. Я
поседел, постарел.
Конечно, я мог избежать всех этих мучений, стоило только переменить
религию...
А помнишь, как однажды я исчез на целую ночь и вернулся домой под утро
с большим ломтем черного хлеба в кармане? Меня арестовали за бесправие, и
всю ночь я просидел в одной камере с ворами. Пристав был великодушен и
отпустил меня, но посоветовал не попадаться в другой раз, иначе будет
плохо...
Мама твоя, когда я познакомился с нею, была очень молода и нежна, - ты
видал ее на портрете. Маму тогда очень волновал рабочий вопрос. Она посещала
все собрания, сходки. Однажды она отправилась на сходку далеко за город у
заброшенной каменоломни. Мне так не хотелось ее отпускать. Я как бы
предчувствовал недоброе. Сходку накрыли. Рабочих окружили в темноте