"Евгений Карнович. Мальтийские рыцари в России (Историческая повесть из времен императора Павла I)" - читать интересную книгу автора

данный вами обет безбрачия нисколько не тяготит вас... А знаете, граф, что
я всякий раз смеюсь от души, когда вспомню об этом странном обете... Какой
же вы - монах?.. - и она засмеялась веселым и звонким смехом.
- Я слишком свято чту мои рыцарские обеты, чтобы когда-нибудь мог
отречься от них. Я убежден, что никакие блага мира не заставят меня сойти
с пути, по которому я пошел с твердою верою в помощь Бога и в
покровительство его великого угодника святого Иоанна Крестителя, -
проговорил с суровым благоговением Литта.
- Вас, я полагаю, никто и не думает совращать с избранного вами
пути... Идите, идите по нем! - спокойно-шутливо перебила Скавронская.
- Всю мою жизнь, все мои силы, все мои труды я отдавал и буду
отдавать на пользу нашего рыцарского братства... Я был бы изменником, я
был бы не достоин моего сана, если бы хоть сколько-нибудь поколебался
исполнить мою священную обязанность.
Литта произносил эти слова с постепенно усиливающимся жаром, между
тем как молодая женщина закусывала розовые губки, стараясь удержаться от
смеха.
- Вы сказали, что женщины одарены духом пророчества, так я же
напророчу вам: вы когда-нибудь влюбитесь и женитесь...
- Этого никогда не может быть! - твердым голосом возразил Литта. -
Святость моих рыцарских обетов не допустит меня до этого. Я никогда не
забуду присяги, которую я принес во имя всемогущего Бога!.. Притом я уже
прожил годы кипучей юности, выдержал немало искушений и еще более
убедился, что женщины...
- Ах, кстати. Помните ли вы, как в последний вечер, проведенный вами
со мною в Неаполе, вы начали говорить об этом предмете... - перебила его
Скавронская, смотря пытливо на своего собеседника.
- Я был бы самым неблагодарным человеком в мире, если бы забыл хоть
одну минуту, которую провел с вами, - сказал Литта, и в голосе его
зазвучала та притворная сентиментальность, какою отличались любезники
прошлого века.
- Стыдно, стыдно монаху говорить такие нежности! - заметила с веселою
строгостью Скавронская, наставительно покачивая своею напудренною
головкою. - Доскажите теперь просто, что вы тогда хотели сказать.
- Я хотел сказать, - заминаясь начал Литта, - что женщины любят
властвовать над мужчинами и что я никогда не хотел бы быть рабом одной из
них.
- Вот как!.. По-вашему, значит, нужно, чтобы вы, мужчины, властвовали
над нами? Нет, господа, прошли те счастливые для вас времена, когда вы
могли считать себя нашими владыками...
- Я не желаю властвовать над женщиною, а потому предпочел не ставить
ее в зависимость от меня, да и самому не быть в зависимости от нее...
- Это очень похвально, но извините меня за мою откровенность, если я
скажу вам, синьор Джулио, что вы неискренни...
Хотя слова эти были сказаны с чрезвычайною мягкостью, но бальи
заметно смутился.
- Как рыцарь, - продолжала Скавронская, - вы, без сомнения, и
прямодушны, и откровенны; как монах, вы, конечно, смиренны, а пожалуй,
даже и лицемерны; а как дипломат, приехавший с затаенными целями, вы,
наверное, скрытны и коварны. Вы представляете из себя такого ненавистника