"Евгений Карнович. На высоте и на доле: Царевна Софья Алексеевна " - читать интересную книгу автора

Федор Алексеевич и в столовой избе, где обедал прежде или один или с
супругою, а порою и приглашал к своей трапезе некоторых ближних людей.
Вообще, во дворце многое шло не по заведенному порядку. В опочивальне, под
шелковым пологом, лежал теперь царь Федор Алексеевич. Почти безвыходно, то в
изголовье, то в ногах у него, сидела царевна Софья Алексеевна. Она с нежною
внимательностью сестры ухаживала за ним, стараясь угодить больному и
успокоить его ласками и участием.
- А кто отведывал новое лекарство? - спросил он слабым голосом у
стоявшей около него царевны.
- Я блюду постоянно твое царское здоровье, и не дали тебе, милый
братец, еще ни одного лекарства, прежде чем не отведали его или я, или
ближние люди. Можешь спокойно принять и это, мы и доктору пить его
приказывали! - успокоительно говорила царевна.
- Пью я, ваше царское величество, все лекарства! - отозвался на ломаном
русском языке царский врач Данила Иевлевич фон Гаден* и, с этими словами
вынув из-за пазухи своего черного кафтана, сшитого на немецкий покрой,
серебряную ложку, налил в нее лекарства до самых краев и, хлебнув, крепко
поморщился.
- Отпусти мне, Господи, мой тяжкий грех за то, что я принимаю лекарство
из рук поганого жидовина! - набожно прошептал царь. - Грешим мы тем, что
верим в человеческое врачевание, а не возлагаем надежду на помощь
Всевышнего, - добавил он, обращаясь лицом к царевне.
- Греха в том нет, братец-голубчик. Ведомо, конечно, тебе, чему поучает
апостол Павел. Он прямо пишет: аще болен, помазуйся елеем и позови врача, -
вразумляла Софья своего брата.
- Приготовленное мною лекарство успокоит внутренности вашего царского
величества. Оно составлено из веществ, имеющих самую целебную силу; в него
положен и рог единорога, - докладывал Гаден.
Говоря это, он взбалтывал бывшую в руках его сткляницу и, посмотрев ее
на свет, налил лекарства на золотую ложку и подошел к государю, между тем
как царевна приподняла с подушки голову брата и поддерживала его за спину.
Царь осенил себя трижды крестным знамением. Гаден поднес к губам его
ложку, а он, пристально и недоверчиво посмотрев на "жидовину", с видимым
отвращением хлебнул поданную ему микстуру и, снова трижды перекрестясь, в
бессилии опустился на постель.
Гаден тихонько вышел, а царевна встала около брата на колени и, взяв
его свесившуюся с постели руку, со слезами целовала ее.
- Светик ты мой ненаглядный, братец ты мой родимый! Пошли тебе Господи
скорее исцеление. Встань поскорее с одра скорби в утешение и на защиту нас,
твоих единоутробных! Как усердно, и день и ночь, молю я о тебе Господа
нашего Иисуса Христа и его пречистую Матерь! - говорила царевна, продолжая
целовать со слезами руку брата.
- Ведаю, милая сестрица, твою любовь ко мне и плачу тебе ею же взаим, -
говорил тихо царь, тронутый участием сестры. - Ты безотходно остаешься при
мне, не как другие. Вот хотя бы матушка-царица в кой раз пришла бы навестить
меня, а то совсем забыла!.. Чем я ее царское величество мог прогневать, да и
как я дерзну сделать что-нибудь подобное, когда покойный наш родитель
заповедал нам любить и чтить ее, как родную мать? - сетовал Федор
Алексеевич, оскорбленный невниманием к нему мачехи Натальи Кирилловны.
На это сетование не отозвалась царевна ни полсловом, но по выражению ее