"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автораклевету?" - кричал каждое утро Глава Нации перед всегдашними витражами
обливавшихся потом, судорожно морщившихся в полном отчаянии доверенных лиц, бессильных найти ответ. Что-то лепетали и синие, и белые, и желтые -подчиненные регламентарных цветов; что-то отмечали за ними запутавшиеся вконец, потерявшие ориентировку, изрядно слинявшие за это время собратья по опознаниям и дознаниям, хотя и сходились все на одном - нужно немедля устранить. Кружили вокруг текстов, искали виновных меж строк. Нет, конечно, это были не анархисты - они поголовно арестованы; не приверженцы Луиса Леонсио Мартинеса- они сидят в разных тюрьмах страны; и, конечно, не трусливые оппозиционеры других мастей - каждый из 192 них зарегистрирован в полиции, находится под наблюдением, а главное - они не располагают необходимыми техническими средствами, чтобы содержать подпольную типографию, постоянно и активно действующую... И так получилось, что путем предположений, гипотез, брошенных на ковер подсчета возможностей, сочетая отдельные буквы, как кусочки в английской головоломке - puzzle, добрались до слова К-О-М-МУ-Н-И-З-М; последнее, что пришло на ум... "В конце концов, - об этом размышлял вслух Глава Нации, оставшись наедине с Перальтой, - мы, как, впрочем, и все латиноамериканцы, ужасно любим охотиться за новинками. Едва разнесется что-то по свету - любая мода, любой продукт, любая доктрина, любая идея, любая манера рисовать, писать стихи, высказывать бред собачий - и тотчас же всё с восторгом подхватываем. Именно так было с итальянским футуризмом, как и с Жювенсией французского аббата Сури, с теософией и с бальными марафонами, с учением немца Краузе и вертящимися столиками. А ныне еще этот русский коммунизм - чужеродный, невероятный, осужденный всеми честными мыслителями после к нашей Америке. К счастью, сторонников не имеющей будущего доктрины, чуждой нашим обычаям, немного, - во всяком случае, их деяния не очень-то заметны. Однако..." Однако эту доктрину только что определили возможным двигателем происходящего, и перед присутствующими вдруг возник пренебрегаемый доселе образ одного юноши по фамилии Альварес, не то Альваро, не то Альварадо, - досконально Перальта не мог вспомнить, - более известного как Студент; тот, который в одной из своих речей, на редкость агрессивной, заявил: "Во мне вы видите лишь еще одного студента, обычного студента, Студента"; тот, который выдвинулся во время прошлых студенческих волнений. Недавно агент-осведомитель слышал, как тот в хвалебном тоне говорил о Ленине, свергнувшем Керенского в России и начавшем там раздел богатств, земель, скота, серебряных столовых приборов, женщин... "Так что надо разыскать его, - сказал Президент. - В лучшем случае тут и найдем что-то". Однако привычный витраж каждого утра вскоре превратился в картину горя. Невозможным оказалось схватить Студента. 193 И поскольку за ним никогда не велось особого наблюдения - опасным юношу не считали, похоже, он интересовался скорее поэзией, чем политикой, - то мнения экспертов службы безопасности насчет его внешнего вида, роста, физиономии, корпулентности не совпадали. Одни эксперты говорили, что у него зеленые глаза; другие утверждали, что карие; третьи убеждали, что он атлетического сложения; четвертые уверяли, что человек он хилый и болезненный. По записи в университетском матрикуле - ему 23 года, сирота, сын школьного учителя, погибшего во время бойни в Нуэва Кордобе. Так или иначе он должен был находиться в городе: нагрянув в его убежище, полиция |
|
|