"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

время как здесь, сейчас, ежеминутно, сельва идет войной на сельву; воедино
сливаются поймы рек, а реки за ночь меняют русла; здесь, где десятки
городов, однажды возведенных, восставших из грязи и одевшихся в мрамор,
поднявшихся от свинарников к дворцам и взамен гитары местного певца
озвученных голосом Энрико Карузо, мгновенно обращаются в руины, никому не
нужные и заброшенные, едва какая-то селитра перестает интересовать мир, едва
экскременты каких-то морских птичек -из тех, что молочными брызгами кропят
прибрежные скалы, - перестают котироваться на Больших биржах с их
грифельными досками, шумом и толчеей, да, перестают котироваться, ибо им на
смену приходит какой-нибудь эрзац, рождающийся в пробирке немецких
химиков... По мере того как грудь мою распирало воздухом родной страны, я
все больше становился Президентом...
Да, я был Истинным Президентом, когда стоял в тамбуре вагона -
монументальная поза, каменное лицо; стек в руке, повелительные жесты - и
смотрел на приближавшуюся столицу, возвещавшую о себе банальной картиной
пригородов: мыловарня, лесопилка, электростанция; направо - громада
полуразрушенного' дворца с кариатидами и атлантами, обшарпанный мозаичный
минарет; налево - огромные рекламные щиты: "Эмульсия Скотта" и "Лосьон
Помпейя", "Мазь Слоана" от всех болезней и "Эликсир из целебных трав Лидии
Пинкхэм" -непревзойденное средство от климактерических недомоганий - рядом с
ее портретом: дама в гофрированном воротнике с камеей. Но над всем - над
всем и вся - мука марки "Aunt Jemima", - "Тетушка Джемима" - стоит поглядеть
на этикетку! - пользовалась особой славой в поселках бедноты, городских
бараках и сельских хибарках: на коробке красовалась дородная негритянка,
повязанная платочком в клетку - по моде местных женщин с побережья.
("Точь-в-точь бабушка пруссака Хофмана", - говаривали шутники, имея в виду
старуху, которая вечно копошилась где-то на задворках полковничьего дома и
никогда не показывалась на званых обедах
58 и приемах, лишь изредка выглядывая на улицу, когда надо было
торопиться к вечерней мессе или крикливо торговаться о цене эстрагона или
салата с зеленщиками, которые на заре, до того как омоется светом
Вулкан-Покровитель, спускались с ближайших гор, понукая осликов, сгибавшихся
под тяжестью переметных сум... Рельсы сходились перед нами и расходились,
бежали навстречу огни светофоров, и вот в два часа пополуночи мы подъехали к
пустынному вокзалу Великой Западной дороги - сплошной металл и матовое
стекло (почти все битое),- построенному недавно французом Бальтаром. Военный
атташе Соединенных Штатов встречал нас на платформе вместе с членами
Кабинета. И вереница автомобилей направилась в город, тихий, словно вымерший
из-за комендантского часа, введенного сначала с восьми вечера, потом с
шести, а начиная с этого дня - с половины пятого. На высоких тротуарах спали
с наглухо закрытыми ставнями и дверями серые, бурые, желтые дома, выпятив
ржавые водосточные трубы. Конная статуя Основателя Государства возвышалась
на Городской площади в мрачном одиночестве, хотя у ее подножия водили
хоровод герои, отлитые из бронзы. Большой Театр со своими высокими
классическими колоннами, возле которого не было ни души, казался диковинным
мемориалом. Правительственный дворец сиял огнями в ожидании Чрезвычайного
Совета заседание которого должно было продлиться до завтрака. А в десять
утра толпы народа, призванные сюда патетическим воззванием, опубликованным в
специальном выпуске утренних газет, уже топтались перед зданием из
вулканического тесонтля с мозаикой, которое было возведено в эпоху