"Владимир Васильевич Карпов. Взять живым! (про войну)" - читать интересную книгу автора

Ромашкин шел по хрустящему снегу, видел редкие ракеты над передним краем и
цепочки трассирующих пуль. Он думал о том, что получил боевое крещение и
теперь дела пойдут лучше, он стал настоящим фронтовиком. Вдруг одна из
цепочек полетела прямо в него. Ромашкин не успел лечь, и огненная струя
ударила в грудь. Падая, он ощутил, будто оса впилась и грызет, жалит уже
где-то внутри, подбираясь к самому сердцу.
"Как же так? Почему в меня?" - удивился Ромашкин. А оса жалила так больно,
что померк свет в глазах.
Во взводе подумали - лейтенант засиделся у ротного. Куржаков считал, что
Ромашкин давно отсыпается в своей землянке. А телефон взводному командиру
не полагался.
Всю ночь пролежал на снегу Ромашкин, истек кровью, закоченел. Наткнулись
на него только на рассвете, оттащили к воронке. Там не зарытыми еще лежали
бойцы, расплющенные прямым попаданием в блиндаж. Совсем недавно на них с
содроганием смотрел сам Ромашкин.
Куржаков пришел взглянуть на последнего взводного своей роты. Да, он
постоянно ругал Ромашкина и высказывал свою неприязнь, но в душе считал
его наиболее способным из своих командиров и теперь искренно опечалился
его смертью. Тем более что кое-чему уже научил лейтенанта Ромашкина,
дальше с ним воевать было бы легче.
Куржаков расстегнул нагрудный карман Ромашкина, чтобы взять документы, и
уловил слабое веяние живого тепла. Ротный поискал пульс, не нашел и
приложил ухо к груди лейтенанта.
- Куда же вы его волокете? - гневно спросил Куржаков оторопевших
красноармейцев. - Живой ваш командир! Несите в санчасть. Эх вы,
братья-славяне!
- Так задубел он весь, - виновато сказал Оплеткин.
- Ты сам задубел, в могилу живого тянешь! Несите бегом, может, и выживет.

* * *

Ромашкин открыл глаза и увидел пожилую женщину в белой косынке.
- Ну вот мы и очнулись, - сказала она.
Василий удивился - откуда женщина его знает? Кажется, это он?, когда-то
назвала его верблюжонком. Но как она сюда попала? А вернее, как он попал к
ней? Василий спросил:
- Это вы плакали в военкомате? Она кивнула.
- Я, милый, я. Все бабы плачут в военкомате: кто живого провожает, кто
похоронную получил.
- Нет, я про двадцать второе июня.
- Правильно, - согласилась женщина, - и в тот день я плакала.
Ромашкин понял - она соглашается потому, что он больной, нет, не больной,
а раненый. Он вспомнил: однажды болел отец, и мама всему, что бы он ни
говорил, поддакивала, со всем соглашалась. Тяжелобольным не возражают, им
нельзя волноваться. Значит, я тяжелый.
- Он еще бредит, - сказал грубый голос рядом. Василий посмотрел - на
кровати сидел человек в нижнем белье.
- Нет, не бредит, - удивился тот, - на меня смотрит.
- Где я? - спросил Ромашкин женщину.
- В госпитале, милый, в госпитале.