"Владимир Васильевич Карпов. Взять живым! (про войну)" - читать интересную книгу автора

ней поместилось пятнадцать кроватей. Дверь из палаты выходила в зал. Там,
как в казарме, длинными рядами стояли койки, на них лежали красноармейцы в
исподних пожелтевших рубашках.
В командирской палате пахло лекарствами, засыхающей кровью, из общего зала
тянуло таким же запахом, но еще более густым, с ощутимой примесью гниющих
ран и стираных портянок.
Ромашкин со своей койки видел в зале небольшую сцену. На покоробившемся,
облупленном по краям холсте, висевшем на сцене, был нарисован сельский
пейзаж - березы, поля, деревушка на взгорке. "В точности моя школа, -
думал Василий, - по одному проекту, наверное, построены. На такой же сцене
мы получали аттестаты - Зина, Шурик, Ася, Витька. Где-то они сейчас? Надо
написать Зине".
Размолвка, которая у них произошла, казалась теперь пустяковой. Василий
помнил, как сказал Зине, что собирается поступать в авиационное училище, и
как обидно она ответила: "Хочешь жить всю жизнь по командам ать-два?" Как
далеко отодвинулось все это! Василий не мог вспомнить адрес Зины, улицу
знал - Осоавиахимовекая, а номер дома забыл. "Ну ничего, можно через маму
узнать". Домой Ромашкин написал сразу, как только смог держать карандаш.
"В следующем письме попрошу у мамы адрес и напишу Зине. Скорей был пришел
ответ, как там воюет папа. Не ранен ли?" Ромашкин вспомнил солдат, которых
сменил его взвод, вспомнил своих бойцов, какими они стали за один день
боя. "Неужели и папа такой?" Ромашкин не мог представить его таким, отец
всегда ходил в наглаженном костюме, при галстуке - этакий интеллигентный,
как мама называла в шутку, "руководящий товарищ из горисполкома".
Вечером в общем зале установили киноаппарат, повесили экран и
приготовились крутить кино. Зрители лежали на своих кроватях. Ходячие
командиры пришли со своими табуретками.
Когда готовились к сеансу, Ромашкин спал. Городецкий и Линтварев
доигрывали партию в шахматы.
- Давай думай быстрее, я добью тебя, пока журнал прокрутят, - басил комбат.
- Пожалуйста, - соглашался комиссар, - только не вышла бы у вас осечка.
Запустили киножурнал, а Ромашкин все еще не проснулся, ему приснился
странный сон - будто стоит он на Красной площади, дирижер в белых
перчатках машет руками, а перед ним отчаянно дерутся Куржаков и тот
психованный немец-летчик, которого поймал Ромашкин. Немец и Куржаков
колотят друг друга руками, зажатыми в них пистолетами, ножами, выхватывают
из-под ног брусчатку и бьют по голове этими камнями. А музыка все играет,
и дирижер машет руками в белых перчатках. Василий проснулся. В комнате
звучал парадный марш, а перед глазами была Красная площадь с войсками. Он
не сразу понял, что показывают кинохронику - парад 7 ноября. Наконец
сообразил, что происходит, и с любопытством стал всматриваться. "Может
быть, покажут и меня? Крутились и возле нас операторы". На экране стояли
войска, снятые откуда-то сверху, потом показали крупно суровые лица
участников парада, их шапки и плечи были занесены снегом. Но себя Ромашкин
не увидел.
- Я там был! - все же воскликнул Василий.
- Где? - спросил комбат.
- На параде.
- Молодец. Одобряем и будем ходатайствовать.
- О чем? - не понял Василий.