"Владимир Леонидович Кашин. Тени над Латорицей (Роман "Справедливость - мое ремесло" #3) " - читать интересную книгу автора

частенько выпадал такой наряд. Чистить картошку или мыть бачки - разве
найдется более женское дело! Делал его Павел механически, предаваясь
воспоминаниям, пока старший по наряду или повар не кричал ему в самое ухо:
"Онищенко, не бросай кожуру в котел!"
В любую минуту он мог подумать: "А что сейчас делает Таня? Где она? С
кем? Сколько парней около нее увивается? Одного отвадит, другого, а
третьего... А может быть, третий сам будет холоден с ней?.."
Он скучал не только по ней, но и по друзьям, и по своему двору,
который казался ему когда-то несуразным, неприветливым, а теперь - милым и
уютным. А родное метро! Вдыхая чистый и душистый лесной воздух, он мечтал
снова захлебнуться скипидарным запахом подземных станций.
- Онищенко! - опять сержант. На этот раз свистящий шепот. - Смотри на
контрольно-следовую полосу!
Павел оторвался от воспоминаний, посмотрел на темную с редкими
прогалинами стену кустарника, мимо которой шли они - два пограничника, на
остроконечные тени высокого камыша, пиками перечеркнувшие контрольную
полосу.
Рядовой Онищенко недолюбливал Пименова.
Как всякого новичка, в первые дни службы тянуло Павла к бывалым
солдатам. Он искал друга, который был бы и духовно сильнее и умнее его,
чтобы можно было бы посоветоваться и получить поддержку в трудную минуту.
Заметив, что особым уважением пользуется Пименов как человек прямой и
справедливый, порой даже во вред себе, Онищенко потянулся к нему.


Однажды, когда на душе было очень тоскливо, он решил поговорить с
сержантом откровенно, рассказать о Тане, о том, как трудно ему на
заставе... Но, выбрав подходящую минуту, когда Пименов был в казарме один,
неожиданно растерялся, подумав, что с сержантом делятся своими незадачами
все и, наверно, рассказывают ему о своих подругах такими же словами,
какими он сейчас собирается говорить о Тане. Нет, ему очень не хотелось,
чтобы Таня в глазах сержанта, даже в мелочах, была похожа на других. Это
удержало его, к Пименову он не подошел. И как ни странно, а с тех пор
невзлюбил сержанта именно за то, что не осмелился открыть ему душу.
Понимал, что это несправедливо - ведь Пименов-то ни в чем не виноват! - но
неприязни своей побороть так и не смог.
Когда-то в Киеве он иногда сердился на свою Таню... И теперь, среди
лесной тишины, всплывали в памяти обрывки их разговоров. Охватывали
сомнения, был ли он к ней справедлив, понимал ли всю сложность ее
характера, помог ли ей хоть раз расслабиться, отдохнуть от самой себя?
"Эх, - думал он, - невесело живется ей, хоть и красива она, и хороша..."
Было с нею и легко, и весело, и одновременно очень тяжело!
Вспомнилось, как привел ее впервые к себе домой. Бабушка принялась
рассматривать девушку: такая уж привычка у старушки - всех разглядывать.
Таня молча встала со стула и, не попрощавшись, ушла.
Павел был в это время в другой комнате - искал свои детские рисунки,
чтобы показать их Тане. Когда вернулся, ее уже не было, а бабушка,
позевывая, грустно качала головой.
Таня больше никогда, как Павел ее ни уговаривал, не соглашалась
переступить порог его дома...