"Владимир Леонидович Кашин. Тени над Латорицей (Роман "Справедливость - мое ремесло" #3) " - читать интересную книгу автора

- Это след, Онищенко, - услышал Павел слова сержанта, который,
наклонившись, высвечивал фонариком ямки на разрыхленной земле "каэспэ". -
Чей след?
Павел ничего не ответил. Ямки на полосе не были похожи на след
человека.
- Корова, - сказал Павел, хотя вовсе не был в этом уверен. - Сейчас и
хозяйка за ней прибежит.
- Корова? Нет, эти следы меньше коровьих.
"Ох, до лампочки мне сейчас зоология!" - подумал Павел не без досады.
- Отпечатки раздвоенных копыт. Глубокие.
- Теленок?
- Дикий кабан, Онищенко! Сетку не задел, поэтому на заставе сигнала
не было.
- Как же он мог пройти, не задев сетку?
- Он вернулся назад... Ты что - слепой? - рассердился сержант. - Не
видишь, что ли: вот ведь, рядом вторая цепочка следов, в обратном
направлении. - И Пименов высоко поднял фонарик, осветив целый квадрат
"каэспэ".
Сержанту тоже не очень нравился вялый и беспомощный, несмотря на
высокий рост и силу, новичок. Услышав, что вместе с ним в наряд идет
Онищенко, Пименов поморщился.
- Кому, как не вам, Пименов, выводить в люди молодого солдата. Пора
уже ему научиться служить на полную катушку, - сказал замполит Арутюнов,
от которого не ускользнула мимолетная гримаса сержанта. - От того, как
пройдет первая ночь на границе, часто зависит вся дальнейшая служба
человека.
И, наверно, именно эти слова замполита вспоминал сержант, время от
времени останавливаясь и прислушиваясь к дыханию летней ночи. И хотя его
натренированное ухо не слышало вокруг ничего тревожного, - тени деревьев
на контрольно-следовой полосе и путь вдоль нее были спокойны и знакомы,
как черты собственного лица, - он не только сам проявлял настороженную
бдительность и зоркость, но пытался вызвать это чувство и у подчиненного.
А у подчиненного и без того было тревожно на душе. Но не темная ночь,
не стена камыша, готовая хранить тайну недруга, не темные шатры деревьев,
за которыми могла прятаться смертельная опасность, наполняли его сердце
тревогой. Пугало другое. То, что творилось в нем самом.
Еще ведь только первые дни, а он уже подсчитывает, когда закончатся
все эти семьсот тридцать, которые он должен пробыть на заставе.
До этой ночи Павел надеялся, что, когда начнется настоящая служба -
дозоры, патрулирование, погоня за нарушителями границы, - он с головою
окунется в новые заботы и все забудется. А вот, оказывается, его тоска по
Тане, по прежней жизни не исчезает даже в дозоре и мешает сосредоточиться,
превращая его в человека равнодушного ко всему окружающему.
Особенно донимает мысль, что он, Павел Онищенко, не очень-то и нужен
в этом пограничном полувенгерском селе, что здесь и без него могли бы
обойтись. Накануне он внимательно слушал рассказ замполита Арутюнова о
дружбе социалистических стран, о славных венгерских ребятах, которые несут
службу по ту сторону границы, и мирной политике Советского правительства и
о смягчении международного климата. Да и солдаты, которые заканчивали
службу, рассказывали, что на заставе давно уже не было серьезных нарушений