"Иван Кашкин. Эрнест Хемингуэй " - читать интересную книгу автора

другой взвешивает общественные, культурные, этические ценности в поисках
того, на что можно было бы опереться. Он приглядывается к представителям
верхов общества, проводящим время на яхтах или на соседнем курорте Майами.
Приглядывается он и к горькой судьбе безработных рыбаков и ветеранов войны,
загнанных на общественные работы и застигнутых ураганом на рифах Флориды. На
эту катастрофу он отзывается негодующим памфлетом "Кто убил ветеранов во
Флориде?" (1935), который он послал для опубликования в "Дэйли Уоркер" и
"Нью Мэссиз". Время от времени в своих фельетонах для журнала "Эскуайр" он
размышляет о минувшей и грядущей войнах и о революции, успех которой он
связывает с условиями, порожденными военным разгромом. Словом, для него это
был не тупик, а назревавший кризис.

Признаки этого кризиса ясны были в напечатанных под видом рассказов
отрывках о флоридском рыбаке Гарри Моргане. Богатые туристы-рыболовы
разоряют его, не уплатив денег за потерянную рыбачью снасть, безработица,
забота о семье толкают его на преступление, он становится контрабандистом,
убивает людей. Долгое время фрагменты эти не складывались в задуманный
Хемингуэем роман, и более ясное выражение его творческий кризис нашел в
рассказе "Снега Килиманджаро". Здесь речь идет о некоем писателе Гарри.
Когда-то он жил полной жизнью, собирался написать о том, что видел и знал и
о чем теперь уж не успеет написать. Он стал мужем богатой жены, затесался в
стан богатых, скучных людей. С ними он пьет всякие замысловатые коктейли,
охотится, разговаривает об искусстве, живет в их среде как соглядатай,
который надеется от них уйти, когда о них напишет. Но на самом деле он давно
уже заложник в стане врагов. А им удобнее, чтобы он не работал, и они
праздностью и комфортом, пьянством и ленью, сибаритством и снобизмом, "всеми
правдами и неправдами" загубили его талант. Впереди для него самый страшный
вид смерти - творческое бесплодие. Он едет в Африку в надежде, что ему
удастся согнать жир с души. Тщетная попытка. Он "точно змея, которой
перешибли спину", его ожидает ничтожная царапина на охоте, заражение крови,
гангрена и смерть. В рассказ о его умирании включены отголоски прошлого
(выделенные в тексте курсивом), ему вспоминается дед и родные, фронтовые
товарищи, товарищи по перу, те потомки коммунаров, среди которых он жил на
улице Кардинал Лемуан в Париже. И эти воспоминания только подчеркивают его
теперешнее одиночество.
Когда читаешь о недавно ставших известными фактах из жизни молодого
Хемингуэя и ранние его газетные публикации, невольно говоришь себе - да ведь
это как раз то, о чем хотел рассказать, но так и не рассказал писатель
Гарри. В этом смысле на редкость сильный и талантливый рассказ этот был все
же запоздалой оплатой просроченных творческих векселей.
Рассказ на первый взгляд полон безнадежности. Однако смерть писателя
Гарри - это как бы образ его очищения от скверны, это смерть-освобождение от
прошлого. Писатель Гарри ненавидит тех, кто сгибается под ударами судьбы. И
с перебитым хребтом - это человек живой и меняющий кожу.
Все это очень напоминает внутренний кризис самого Хемингуэя. Какое-то
время он был ни холоден, ни горяч, и вот расплата, - у него тоже на какой-то
срок как будто был перебит хребет его творчества. Запутавшись в той самой
среде, которую осудил писатель Гарри, Хемингуэй не может выбраться из
неладящегося романа, вынужденная и невольная бессвязность которого отражает
сложность и раздробленность его мировоззрения не менее, чем намеренная