"Лев Кассиль. Чаша гладиатора (детск.)" - читать интересную книгу автора

Парижа. А сам Пьер с любезной готовностью встал и галантно угостил учительницу
жевательной резинкой.
Елизавета Порфирьевна, не в пример Глебу Силычу, никогда не скрывала, что
она удивлена, если было чему удивляться. Наоборот, она радовалась, что на
свете происходят удивительные вещи. Она и сейчас очень заинтересовалась,
поблагодарила, но аккуратно отложила гостинчик парижанина в свою старенькую
сумку, заявив, что попробует на вкус в другой раз. А затем, подойдя к парте,
где сидел новенький, стала с нескрываемым любопытством расспрашивать его о
Франции, о Париже. Она когда-то в молодости, очень уже давней, ездила с
учительской экскурсией в Париж, для чего десять лет откладывала деньги из
своего скудного жалованья.
Елизавета Порфирьевна Глинская, в чьем классе учился когда-то и Григорий
Тулубей, была из тех людей, без которых в мире стало бы куда больше паутины и
плесени. Она до старых лет сумела сохранить неукротимый интерес ко всему, что
волновало ее в молодые годы, когда она, похлебав жиденького супа в дешевой
студенческой столовой, бегала на все мало-мальски интересные публичные лекции,
ночами простаивала в очередях за билетами в Художественный театр или на
концерты Шаляпина и Собинова, носилась с записной книжкой по музеям, круглые
ночи напролет читала книги о Софье Ковалевской, бегала на Курский вокзал в
Москве, узнав, что из Ясной Поляны приезжает Лев Толстой. В подобных людях
сохраняется молодость века, и старость бессильна что-либо сделать с ними.
Сейчас Елизавета Порфирьевна сильно хромала. Она едва не лишилась ноги в
дни, когда вернулась из области в 'Сухоярку, которую безжалостно и оголтело
бомбили гитлеровцы,- вернулась, чтобы помочь эвакуировать своих
питомцев-школьников: их вместе с матерями отправляли в восточные районы.
Но и сейчас она была по-прежнему подвижна, неугомонна и любопытна до
всего, что стоило внимания. Организовывала интересные экскурсии, устраивала
самодеятельные концерты, сама читала лекции о писателях и художниках для
сухоярских шахтеров. Когда она отдыхала, никто не знал, так как ее заставали
чуть свет уже в учительской, а ночью в ее окне постоянно горел огонь над
столом, где она проверяла ученические сочинения. "Я, как Нахимов без корабля,
без школы жить не могу",- отшучивалась она.
Сейчас, подойдя к парте, за которой стоял Пьер, опираясь на нее рукой, она
внимательно рассматривала новичка. - Очень хорошо,- промолвила она затем.-
Значит, будет у нас в классе Петя-Пьер, пти Пьер, маленький Пьер. Ну, правда,
уже не очень маленький... А как там, голубчик, на набережной Сены, все еще
торгуют букинисты старыми книжками? Замечательные букинисты там, ребята! Каких
только книжек у них нет! Я там часами пропадала... Но оказалось, что Пьер там
не пропадал. Он никогда не бывал у букинистов. Зато, когда Елизавета
Порфирьевна, понимая настроение класса, попросила его рассказать что-нибудь
интересное о Париже, он сейчас же с готовностью принялся рассказывать, как
идут семидневные гонки на парижском велодроме и как на его глазах встречали
первую красотку Европы - киноартистку Софи Лорен. Это было совсем не то, чего
ждала от него Елизавета Порфирьевна, и она поспешила остановить Пьера, чтобы
не без труда вправить урок в нормальное русло.
А во время перемены все опять обступили новичка, оглушая его всякими
расспросами. Но теперь уже на все отведал за своего нового соседа Ремка Штыб,
почувствовавший себя хозяином положения и покровителем новичка. За время
прошедшего урока он уже успел шепотом выспросить у новенького все, что
требовалось знать о нем, и сейчас, жуя полученную им добавочную порцию