"Лев Кассиль. Чаша гладиатора (детск.)" - читать интересную книгу автора

на тех же местах, где стояли, почитай, сорок лет назад, и так же бормотали,
как тогда, только немножко потише, как показалось Незабудному. Один из
просящих узнал вдруг Незабудного, подошел, закрестился, запричитал. Вспомнил
его и Артем. И фамилию его припомнил: Забуга. Этот и в старое время всегда
просил Христову милостыню, пропойца, ругатель, калика перехожий, ворюга,
лентяй и бездельник.
- Ишь ты, какой видный, да ладный, да статный! - забормотал заискивающе
нищий.- Господи Христе, матерь божья, удостоился еще разок встренуться. Одели
чем-нибудь мытаря грешного. Тебе-то за грехи твои вон как воздалось, а я-то,
видишь, как был гол и наг, таким сирым и остался. Не буду бога гневить,
роптать не стану... Но ты за грехи свои, за бега свои дал бы мне десяточку.
Отмолю перед господом.
Он тыкался в грудь Артему, пытался поцеловать его руку. От него несло
водочным перегаром. И чистоплотный, простодушный, но ненавидевший всякое
юродство, как он говорил - фортелизм, Незабудный рассердился в конце концов.
- Что ты на меня смотришь, богова твоя душа?..- Он говорил негромко, но
казалось, что все пространство вокруг само набухло этим глуховатым,
громоподобным рыком, исходившим из неохватной груди.- Что толку от того, что
ты тут околачивался при своих, когда я в бегах был? Да, что толку с того? Ты
на дне своей торбы хоронился и от правых, и от виноватых, в суме своей душонку
прятал. Грошовую душонку! Тебе передо мной гордиться нечем. Да, нечем! Это ты
оставь, слышишь? Пошел ты к богу в рай!.. Встретился один старый знакомец. Был
когда-то мелким лавочником, а теперь, судя по всему, спекулировал чем попало.
Он уже успел где-то прослышать о возвращении прославленного земляка. Сразу
узнал Артема, подошел к нему запросто, потянулся, чтобы почеломкаться, да не
достал, махнул рукой. Взял приезжего за локоть и сразу спросил, не привез ли
он чего-нибудь такого - заграничного, ходкого. Желательно по дамской линии:
чулки там нейлоновые, может, ткань какая? И тут же стал жаловаться на
всяческие притеснения и что ходу никакого не дают его инициативе, а при его-то
оборотистости да бережливости он бы давно... По его словам выходило, что все
делается не как надо, все плохо и толку никакого все равно не будет. Он шипел,
облизывая губы, легонько всхлипывая, и нудил, нудил и ругал вся и всех вокруг:
- Церкву чуть было не запретили. Говеть негде было. Ты, чай, говеешь?..
Бросил? Напрасно, Артем... Людям ты все равно нужен не будешь. Ты хоть о душе
подумай.
Артему Ивановичу, настроенному в этот день несколько торжественно, вдруг
стало противно слушать. Он хотел уже отойти, но тут старичок, словно
спохватившись, нагнал его и стал ему выговаривать за то, что-де Артем Иванович
долго отлучался, и того ему люди не простят.
Артем хмуро слушал, а потом вдруг грубовато оборвал:
- А ты-то чего гоношишься? Да. Ты-то?! Сам говоришь, что малость деньжонок
скопил. Так в кубышке своей и жизнь провел. И сейчас в ней с головой сидишь.
Тебе, брат, тоже задаваться-то передо мной нечего. Один был архаровец - Родину
у меня на сорок лет, почитай, украл, гад смердящий! С чего это ты ябедничаешь
на всех? Есть такие - голова оплешивела, а сердце шерстью обросло. Видал я
таких. Не попадался бы ты мне лучше!.. Он собрался уже уйти, как к нему
подошел, отслужив похоронную службу, старенький попик, отец Кирилл Благовидов,
которого он знал еще с молодых лет. Он венчал когда-то Артема с Галей.
Ласково заговорил:
- Вернулся, блудный сын? Окончил странствование свое? В добрый час, в