"Лев Кассиль. Ход белой королевы (детск.)" - читать интересную книгу автора

жителей будут наконец всеми признаны и именно здесь, в Зимогорске, станут
проводить большую зимнюю спартакиаду - розыгрыш традиционного хрустального
"Кубка Зимы".
С ревнивой надеждой ждали и сейчас в Зимогорске результатов лыжных гонок
под Москвой. В своих пылких ожиданиях зимогорские болельщики рассчитывали
прежде всего на отличные результаты общей любимицы, местной чемпионки по лыжам
Наташи Скуратовой. Рослая, на первый взгляд даже чуточку тяжеловатая,
женственно застенчивая в жизни, воспитательница из лесного детского
дома-интерната становилась неузнаваемой, едва выходила на дистанцию. Тут ей не
было равной во всей округе, и она поистине превращалась в полновластную
"Хозяйку снежной горы", как прозвали ее с легкой руки одного из восхищенных и
красноречивых болельщиков. Конечно, знали в Зимогорске, что есть в Москве
"шибко ходкие" гонщицы. Особенно много говорили о далекой, но от этого не
ставшей менее опасной москвичке Алисе Бабуриной. Имя ее то и дело появлялось в
центральной спортивной печати. Однако местные любители спорта были убеждены,
что встреться Скуратова с Бабуриной на лыжне - не ударит лицом в снег хозяйка
белых уральских круч.
(Начиная с этого момента повествование Карычева ведется двояким образом:
то как непосредственное свидетельство очевидца, каким он сам являлся, то так,
будто он восстанавливает в воображении все происходившее по сведениям, которые
ему удалось раздобыть. Когда я указал автору на это, он упрямо твердил, что
все описанное им построено на фактах, что он ничего не придумывал... А если он
описывает то, чему не был свидетелем, то, значит, он обо всем этом узнал от
участников событий, тщательно и кропотливо, день за днем установив те
происшествия, о которых говорит. И в конце концов я решил, как уже сказано
выше, оставить повествование таким, каким вел его сам Карычев в своей
рукописи. Ведь автора надо осуждать или оправдывать по законам, которые он сам
для себя устанавливает в данном произведении.- Л. К.).
В день возвращения из Москвы команды зимогорских лыжников Никита
Евграфович Скуратов, в прошлом рудничный старатель, заядлый таежный охотник,
бригадир горняков, багермейстер, а ныне воспитатель юных ремесленников при
руднике, с нетерпением спешил домой. Обив на пороге крыльца снег с чесанок, он
вошел в бревенчатый, крепко, на старый уральский лад, срубленный дом,
подаренный ему за многие заслуги городом.
Жена, аккуратная, миниатюрная, сама такая же вся прибранная, как горница,
на стенах которой висели почетные грамоты Никиты Евграфовича, сына Савелия -
рудничного техника - и спортивные дипломы Наташи, расставляла тарелки на
столе, застланном праздничной скатертью.
- Здорово, мать! - пробасил Никита Евграфович своим рокочущим низким
голосом, не очень подходящим к его небольшой, коренастой фигуре; такая октава
была бы под стать и великану. Он повесил полушубок и вошел в горницу. За
столом уже сидел сын Савелий. Он недавно вернулся с действительной службы в
армии и еще не спорол петли для погон с гимнастерки.
Вазочка с вареньем, свежие шанежки, миска с мочеными яблоками посреди
стола - все говорило о том, что в доме ждут гостью. Но дочери не было.
- А Наташка где? Самолет-то московский давно пришел. Я видел,
физкультурники с аэропорта ворочались с музыкой.
Савелий отложил в сторону газету, которую читал:
- Музыке-то играть нечего, отец. Оплошали там, говорят, наши, - Быть того
не должно! Москва, конечно, город центральный, однако против наших на лыжах